ПРИМЕРЫ РЕЗУЛЬТАТОВ ОЦЕНКИ ПЕРСПЕКТИВ ОБРАЩЕНИЯ В ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

ПРИМЕР (39) ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ОЦЕНКИ ПЕРСПЕКТИВ ОБРАЩЕНИЯ В ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

Результаты оценки: заказчица, с ее слов, отказалась от идеи обращения с жалобой в ЕСПЧ, принимая во внимание весьма незначительные перспективы, описанные мной. См. также общую статистику оценок перспектив обращения с жалобой в ЕСПЧ.

Здравствуйте!

Я ознакомился с представленными Вами документами и могу сказать, что шансы на признание Европейским Судом по правам человека нарушений очень-очень малы (ниже, чем в среднем по тем делам, за которые мы беремся, а практически мы работаем только по делам с не очень хорошими перспективами).

Поскольку пункт 1 статьи 35 Конвенции о защите прав человека и основных свобод требует исчерпать внутригосударственные средства правовой защиты перед обращением с соответствующей жалобой в Европейский Суд по правам человека, я опускаю все претензии, которые могут быть предъявлены государству, если невозможно в разумной степени обосновать, что о таковых шла речь хотя бы в какой-то из представленных кассационных жалоб (даже при их очень активной интерпретации).

В жалобах, поданных Вашими адвокатами, практически не идет речи не об одном из нарушений прав, гарантированных Конвенцией и Протоколами к ней, в т.ч. статьей 6 Конвенции.

«Отмеченное» в кассационной жалобе Ваших адвокатов «обстоятельство», что «в соответствии с практикой Европейского суда по правам человека и гражданина (такого в названии Суда нет — О.А.) отказ в проведении экспертизы в отношении обстоятельств, влияющих на вину подсудимых (отказ в расшифровке аудио-видеозаписи, где однозначно было бы установлено, что никаких требований о передаче взятки не было; отказ в судебной экспертизе на предмет наличия отпечатков пальцев на денежных средствах и листе бумаги с надписью «10 000 р.»; отказ в экспертизе подписей лиц, якобы участвовавших в производстве следственных действий и фиксировавших результаты, легшие в основу обвинительного приговора) – является основанием для отмены обвинительного приговора. Особенно в отсутствие подтверждения события преступления на аудио-видеозаписи ОРМ», является, если можно так сказать, заблуждением хотя бы по той причине, что Европейский Суд по правам человека в принципе не может ни отменить, ни изменить приговор национального суда.

Ни одна из статей Конвенции и Протоколов к ней не гарантирует как такового права на производство какой бы то ни было экспертизы или права на удовлетворение ходатайства о ее назначении. В некоторых случаях отказ в назначении и проведении экспертизы в принципе может нарушать право на справедливое судебное разбирательство по предъявленному лицу уголовному обвинению, которое гарантировано статьей 6 Конвенции, однако для этого такой отказ должен нарушать какое-то из конкретных прав, предусмотренных статьей 6 Конвенции, из совокупности которых и состоит право на справедливое судебное разбирательство в целом.

В кассационной жалобе адвокатов никоим образом не обосновывается, каким образом факт наличия или отсутствии отпечатков пальцев на листе картона может повлиять на вывод о виновности Вашего мужа и его напарника в совершении преступления. Если отпечатков пальцев некоего лица на картонке нет, то это не значит, что надпись на ней выполнена не им. Иное в кассационной жалобе не доказывается. И представить разумное доказательство такого рода в принципе невозможно, т.к. в этом случае оно должно было бы базироваться на утверждении, что автор надписей на листе картона всегда оставляет на нем отпечатки пальцев, которые при этом могут быть обнаружены. Не нужно быть специалистом в области дактилоскопии, чтобы понять, что это не так.

Суд также не утверждал в приговоре, что аудиозапись зафиксировала высказывание Вашим мужем или его напарником требования о передаче взятки. В приговоре речь идет о том, что на записи (с флеш-карты) слышно, как К. разъясняются положения КоАП, как Н. произносит: «10», как К. пытается снизить до 5000, как К. не соглашается. Нигде в кассационной жалобе Ваши адвокаты не утверждают, что именно это на записи не зафиксировано (то обстоятельство, что в представленном ими «акте экспертного исследования» на месте «десятки» стоит «неразборчиво», не означает, что суд также не смог в этом разобраться). В любом случае говорить о каком бы то ни было нарушении права на справедливое судебное разбирательство в связи с тем, что не была назначена/проведена экспертиза с целью установления содержания записи, которая была непосредственно воспринята судом в судебном заседании при участии сторон, которые могли в этот момент (и/или позже) предъявить к содержанию записи любые претензии – что защита и сделала – в принципе невозможно. И, кажется, причина этого очевидна: суд и стороны все сами видели/слышали. О том, что что-то, что имеет критическое значение, не слышно, либо слышно «не так», но это можно было бы расслышать в ходе экспертизы с применением специальных познаний/приборов, в жалобе речи не идет (и, судя по «акту экспертного исследования», Ваш «эксперт» также ничего не расслышала). По этой же причине отказ суда удовлетворить ходатайство о приобщении того, что Ваши защитники называют «актом экспертного исследования» (и всех иных материалов того же рода; защита не наделена УПК РФ правом назначать/проводить экспертизы, она может лишь обращаться к специалистам, которые могут давать соответствующие заключения и показания; то обстоятельство, что должность человека, работающего в некой частной конторе, называется «эксперт», не значит, что результаты его работы в рамках процесса можно называть словами, образованными от этого слова, поскольку у слов «экспертиза» и «эксперт» в уголовном процессе есть собственное значение), не может представлять собой какое бы то ни было нарушение статьи 6 Конвенции.

В кассационной жалобе не указано, каким образом тот факт, что Ваш муж начал составлять протокол, может оказать влияние на выводы суда. Этот факт имел бы значение, если бы он свидетельствовал об отсутствии преступления. Но я не понимаю, как этот факт может об этом свидетельствовать, т.к. представляю себе, что Ваш муж — в вымышленной мной реальности — делает то, что описано в приговоре, при этом также начиная составлять протокол на К., и не вижу противоречий между обстоятельствами, описанными в приговоре, и этим фактом. Поэтому отказ в приобщении к материалам дела этого протокола не имеет ни малейшего значения с точки зрения соблюдения каких бы то ни было прав Вашего мужа и его напарника, в т.ч. гарантированных статьей 6 Конвенции.

Статья 6 Конвенции также в принципе не гарантирует соблюдения УПК РФ или любого иного  национального закона, не считая тех законов, которые регулируют «создание суда» (назначение судей, формирование состава суда, рассматривающего дело, ряд правил подсудности). Это достаточно явно следует прямо из текста статьи 6 Конвенции – не нужно даже обращаться к практике Европейского Суда по правам человека, чтобы понять это. Сравните текст статьи 6 Конвенции с текстами тех статей, которые действительно гарантируют соблюдение национальных законов при вмешательстве властей в осуществление предусмотренных ими прав (например, 8-я статья Конвенции, статья 1 Протокола N 1 к Конвенции). Другими словами, если какое-то право одновременно гарантировано и УПК РФ, и статьей 6 Конвенции, то Европейский Суд по правам человека рассматривает жалобы на него, потому что оно гарантировано статьей 6 Конвенции. А если право гарантировано только УПК РФ, но не статьей 6 Конвенции (или другими статьями Конвенции и Протоколов к ней), он не рассматривает жалобы на его нарушения. Это объясняется тем, что статья 6 Конвенции гарантирует минимальные права, в то время как УПК РФ может повышать уровень гарантий, что часто и делает (понижение уровня гарантий нарушает статью 6 Конвенции – это очевидно). Поэтому я пропускаю все ссылки адвокатов на предполагаемые нарушения судом УПК РФ как такового.

Статья 6 Конвенции также не гарантирует участия в каких бы то ни было следственных действиях (оперативных мероприятиях) понятых (представителей общественности). Поэтому нарушения, связанные с их участием/неучастием/их подписями сами по себе значение не имеют. Если у защиты были какие-то вопросы к Г., она реализовала возможность задать их ему. То обстоятельство, что защита не имела возможности допросить К-ву, не имеет значения, т.к. ничто не свидетельствует о критическом значении ее показаний (ситуация была бы иной, если бы защита, например, не смогла допросить К., т.к. его показания явно являются критическими, поскольку ряд фактических обстоятельств дела, на которых основаны выводы суда, может быть установлен только со ссылкой на них). Статья 6 Конвенции, обращаю внимание, не гарантирует право на вызов и (или) допрос любого свидетеля, которого хочет вызвать и допросить защита. Данное право не гарантировано даже подпунктом D пункта 3 статьи 6 Конвенции, хотя многие, ознакомившись с его текстом, ошибочно считают иначе (см., например, Постановление Европейского Суда по правам человека по делу «Энгель и другие против Нидерландов» (Engel and Others v. the Netherlands, жалоба N 5100/71) от 8 июня 1976 года (пункт 91)). Статья 6 Конвенции гарантирует лишь право на вызов и допрос свидетелей на условиях состязательности и равенства сторон. То есть ни одна сторона процесса не должна ставиться в неблагоприятную позицию по отношению к другой, что может в некоторых случаях быть вызвано отказом в предоставлении возможности допросить ключевого, критического – с точки зрения значимости его потенциальных показаний – свидетеля и, как следствие, надлежащим образом представить свою позицию по делу.

Отказ в приобщении к материалам дела «экспертного исследования» подписи Б-ва не может представлять собой нарушения, поскольку, во-первых, его показания никакого критического значения не имеют, а данные на предварительном следствии – никакого вообще, т.к. ничто не свидетельствует, что суд каким бы то ни было образом ссылается в приговоре именно на них, во-вторых, защита реализовала возможность допросить его в судебном заседании.

Все призывы к переоценке доказательств не имеют отношения к обращению в Европейский Суд по правам человека. Он не рассматривает и не пересматривает по существу уголовные дела, не занимается оценкой доказательств, он рассматривает жалобы на нарушения ключевых прав, гарантированных Конвенцией и Протоколами к ней. Рассуждения вроде: «обратите внимание, что у них не было других денег», обстоятельства увольнения, стаж и награды тем более не имеют к этому отношения, поэтому я оставляю их без внимания.

В протоколе допроса С. очевидная описка. Именно это он подтвердил в судебном разбирательстве. Право допросить его защита реализовала. Тут ни о каких нарушениях говорить, конечно, невозможно. Вопрос судьи (из замечаний на ПСЗ) совершенно закономерен, т.к. то, что это описка, весьма очевидно, просто исходя из конструкции/смысла текста в протоколе допроса С.

Претензии к показаниям Д. и М. не имеют значения, т.к. они не являются критическими.

Если Вы хотите, чтобы я отдельно высказался о каких-то иных претензиях, сформулированных в кассационной жалобе Ваших защитников, пожалуйста, напишите мне, я постараюсь предоставить соответствующие разъяснения. В целом при наличии возможности и отсутствии причин для обратного я стараюсь избегать неблагодарной работы по применению логики или хотя бы здравого смысла к нелогичным и необоснованным текстам.

О чем в Вашем случае действительно можно вести речь (и о чем она не идет в кассационной жалобе Ваших адвокатов) – это провокация преступления.

Провокация имеет место в двух случаях. Во-первых, когда имеется подстрекательство к совершению преступления (это провокация в материальном аспекте), во-вторых, когда суды не рассматривают надлежащим образом заявление лица о том, что его склонили к совершению преступления (это – провокация в процессуальном аспекте).

Провокация по существу имеет место, когда речь идет не о так называемом пассивном расследовании, а о склонении к совершению преступления. При решении вопроса о том, имело ли место подстрекательство, Европейский Суд по правам человека анализирует, во-первых, вопрос о наличии оснований для проведения соответствующих мероприятий, во-вторых, роль сотрудников правоохранительных органов в совершении преступления Основания – это конкретные и достаточные фактические данные, указывающие на возможное совершение лицом преступления (правда, не обязательно тем лицом, которое в итоге было привлечено к ответственности, это может быть лицо, отвечающее каким-то признакам, например, сотрудники ДПС постоянно стоящие на каком-то конкретном месте, которые предположительно совершают преступления). Что касается роли сотрудников правоохранительных органов в совершении преступления (именно это для Вас важно), то Европейский Суд по правам человека смотрит, «присоединились» ли они к преступлению, которое лицо уже начало совершать без какого-либо участия с их стороны, в т.ч. со стороны работающих на них/с ними частных лиц, либо же они склонили обвиняемого к совершению преступления. Бремя доказывания того, что провокация не имела места, лежит на стороне обвинения. Но для этого защита должна сначала более или менее обоснованно заявить о провокации.

В отсутствие у стороны обвинения явных доказательств того, что провокация по существу не имела места, суд обязан рассмотреть аргументы защиты о том, что она имела место (процессуальный аспект). Данный вопрос должен рассматриваться отдельно от вопроса о вине.

Попытаться доказать провокацию можно и в том, и в другом аспекте. В частности, в пользу этого говорит то обстоятельство, что, как заявляют Ваш муж с его напарником, они в этом месте обычно не стояли, т.е. вести речь о проведении добросовестной проверки «по факту», а не в отношении них, не так легко (а о том, что проверка проводилась в отношении них никто вообще не заявляет), тем более, что обвинение/суд на этот аргумент никак не отвечают.

В пользу провокации говорит и то обстоятельство, что деньги были предложены самим К., без какой-либо просьбы со стороны Вашего мужа и его напарника (обратное, что важно, никто не утверждает; спор идет лишь о «надписи на картонке», «десятке»; но даже по версии тех, кто утверждает, что это было, надпись появилась/слово было произнесено после предложения К. заплатить деньги или по всяком случае позже соответствующих намеков). Конечно, немаловажны и (провоцирующие) обстоятельства нарушения, хотя и неясно, шла ли речь о ненадлежащих документах на ТС/ВУ либо о выезде на встречную полосу движения. В любом случае по утверждению К., он практически перед сотрудниками ДПС совершил правонарушение. В этом смысле, безусловно, следует обосновывать, что К. является агентом государства (в этом выражении как таковом никакого негатива нет), то есть его действия – это действия сотрудников правоохранительных органов, под руководством которых он участвует в проведении организованного ими негласного мероприятия, по причине чего его действия – это их действие, а когда он предлагает деньги, то это равнозначно предложению денег самими сотрудниками органов.

Кассационную жалобу Вашего мужа можно попытаться интерпретировать таким образом, чтобы показать, что он фактически, по сути, пусть и своими словами, все же заявил о провокации в указанных аспектах.

Однако в целом все это весьма слабо. Европейский Суд по правам человека не так часто занимается вопросами провокации в принципе (например, в 2006-2010 годах он признал неприемлемыми множество жалоб на нее, т.к. предоставлял РФ срок на исправление соответствующих нарушений, констатированных в ранее вынесенных Постановлениях о провокации – по делам Ваньяна и Худобина (Россия исправить их в итоге не смогла), хотя не так давно появилось новое Постановление по данному вопросу (заявительница дела проиграла, но в Постановлении сформулированы многие интересные вещи), а на активной стадии разбирательство находятся несколько российских дел по провокации, в т.ч. объединенное производство «Золотухин и другие против России», в рамках которого рассматривается 16 жалоб по провокации), во-вторых, у Вас провокация не объединена с какими-то иными нарушениями, что в целом скорее ослабляет жалобу, т.к. нет шанса вытащить провокацию на рассмотрение за счет других нарушений, например, права не подвергаться пыткам (конечно, счастье, что они не применялись!), в-третьих, здесь весьма слаба позиция в части предоставления государству возможности исправить нарушение на национальном уровне, т.к. никакого содержательного разбирательства о том, была ли провокация, просто не произошло из-за, будем честны друг с другом, отсутствия надлежащих аргументов.

Результаты вот такие.

В целом, я скорее не рекомендую Вам обращаться с жалобой в Европейский Суд по правам человека, т.к. даже при очень грамотной жалобе шансы на успех очень-очень невелики.

Право на справедливое судебное разбирательство не является, как полагают некоторые, правом на некую абстрактную «справедливость», что бы это слово в представлении каждого не означало. Это – весьма конкретное право в том смысле, что оно состоит из множества других конкретных прав. (Правда, в отличие от едва ли не всех иных прав, гарантированных Конвенцией и Протоколами к ней, количество прав, составляющих в своей совокупности право на справедливое судебное разбирательство, столь велико – их можно выделить до нескольких десятков, в то время как составляющих других прав единицы – что в сознании многих право на справедливое судебное разбирательство превращается в некое неопределенное право, которое, по их мнению, можно нарушить всем тем, что они считают «несправедливым» в «бытовом» смысле этого слова.)

Часть составляющих права на справедливое судебное разбирательство прямо названа в статье 6 Конвенции (например, право на защиту, право допрашивать показывающих против тебя свидетелей, право то, чтобы суд бы беспристрастен), другая – много бОльшая – часть сформулирована только в решениях Европейского Суда по правам человека (например, право на мотивированное решение, право на то, чтобы подвергать сомнению любые критические доказательства против тебя (а не только показания свидетелей), право на то, чтобы тебя не провоцировали на совершение преступления; при этом, конечно, уяснить содержание прав, составляющих в своей совокупности право на справедливое судебное разбирательство, к какой бы из двух названных категорий они не относились, без обращения к практике Европейского Суда по правам человека все равно невозможно).

Учитывая это, ответить на вопрос типа: «Разве не свидетельствуют о нарушении права на справедливое судебное разбирательство, которое гарантировано статьей 6 Конвенции, (1) указание судом в приговоре, что «…на записи… видно, что передаются деньги…», хотя записью это не зафиксировано, (2) указание судом в приговоре, что «… Н. называет сумму «десять», К. пытается снизить сумму до «пяти», но Н. ему не разрешает…», хотя этого на записи не слышно, (3) отказ следствия (обвинения) предоставить полностью запись, то есть, в частности, предоставить ту ее часть, которая предшествует уже предоставленной, поскольку подсудимые указывают, что К. начал первым предлагать денежные средства, что должно было отобразиться в этой части записи, а также (4) отказ в проведении экспертизы с целью установления дословного содержания аудиозаписи, признаков ее монтажа и перезаписи, и, наконец, (5) утверждение суда в приговоре, что Ваш муж написал на листе бумаги: «10 000», хотя об этом ничто не свидетельствует, если не считать слов К., которые ничем (никем) не подтверждаются, в то время как эксперт не смог установить, выполнена ли надпись Вашим мужем», нельзя, если задающий не скажет, о предполагаемых нарушениях каких конкретно прав, составляющих право на справедливое судебное разбирательство, все это (или по-отдельности) могло бы свидетельствовать.

Я могу лишь предположить, что первые две претензии касаются права не подвергаться произволу, под которым имеется в виду, в частности, право на то, чтобы суд не утверждал, что что-то имеет место, несмотря на очевидные (для всех!) доказательства того, что этого нет (не было), или наоборот. Это – весьма редкое нарушение (см. о нем, например, в Постановлении Европейского Суда по правам человека по делу «Хамидов против России» (Khamidov v. Russia, жалоба N 72118/01) от 15 ноября 2007 года). О других, смежных с ним, правах – праве на мотивированное решение и праве на тщательное рассмотрение аргументов и доказательств стороны — говорить нельзя, т.к. суд на эти аргументы ответил и их рассмотрел (несогласие с результатами его оценки обстоятельств дела никоим образом на этот вывод не влияет). Нарушение права не подвергаться произвольной интерпретации фактов констатируется Европейским Судом по правам человека очень редко еще и потому, что жалоба на него очень-очень похожа на жалобу на результаты оценки доказательств национальными судами, в то время как Европейский Суд по правам человека в отсутствие признаков произвола такие жалобы не рассматривает и не может рассматривать в принципе. В любом случае говорить о нарушении этого права можно только в отношении критического факта (и, соответственно, критического доказательства его наличия/отсутствия). Критический факт – это факт, наличие или отсутствие которого неминуемо должно привести к иному судебному решению (применительно к уголовному делу — выводу об отсутствии преступления или хотя бы об отсутствии того преступления, в котором лицо признано виновным). Критическое доказательство – это доказательство, свидетельствующее о наличии или отсутствии такого факта. (В ряде случаев можно вести речь о значимом (очень значимом), пусть и некритическом, факте/доказательстве.) Ничто в Вашем деле не свидетельствует о критическом значении факта фиксации на записи передачи денег (а речь Вы ведете именно об этом факте, а не о факте отсутствия такой передачи в принципе, т.к. Вы утверждаете, что записью передача не зафиксирована; Ваше утверждение, что передачи не было – это следствие данного утверждения, а также ряда других аргументов/доказательств). Оно не критично, т.к. тот факт, что записью не зафиксирована передача денег, сам по себе не свидетельствует о том, что такой передачи не было (на записи даже деньги, следует отметить, зафиксированы, пусть и в руках К., что прямо признают Ваши адвокаты в своей кассационной жалобе, а потом эти деньги изъяты в машине; даже если Вы утверждаете, что они могли быть туда подброшены – это отдельный, совершенно другой аргумент). Следовательно, отсутствие такой фиксации на выводы суда само по себе повлиять не может. Запись, на которой суд «увидел» передачу денег, не является единственным доказательством такой передачи – есть еще показания К., а также обнаружение денег в машине, картонка с надписью и разговор о деньгах (то, что ко всему этому также предъявлены претензии, не имеет значения, т.к. это – самостоятельные, отдельные претензии). Ситуация могла бы быть иной, если бы Вы утверждали, что запись – и это всем видно – свидетельствует о том, что передача денег была невозможна. Грубо говоря, на записи было бы видно, что от момента, когда К. сел в машину, и до момента, когда он из нее вышел, все сидели, смотрели телевизор и травили анекдоты. Но это – не Ваша ситуация. Со вторым аргументом все обстоит практически так же. И даже «хуже», т.к. здесь даже Ваш «эксперт» не утверждает, что на записи этого нет. Он утверждает, что в том месте, в котором суд это расслышал, он, эксперт, расслышать разговор не смог (это не то же самое, что, например, утверждать, что на записи в это время абсолютная тишина, хотя никаких технических проблем с ней нет, т.е. в этот момент никто ничего вообще абсолютно точно не произносит).

Что касается третьего аргумента, то статья 6 Конвенции не гарантирует предоставление обвиняемому (подсудимому) любых доказательств, собранных следствием (судом). Она гарантирует ему предоставление, опять-таки, критических доказательств, в т.ч. тех, которые могут оправдывать его (отказ предоставить их может нарушить целый ряд прав, гарантированных статьей 6 Конвенции – от права на состязательный процесс до права иметь возможности для подготовки своей защиты). Отказ предоставить доказательства, содержание которых не может в критической степени повлиять на выводы суда, не может нарушить право на справедливое судебное разбирательство. Ничто в Вашем деле не свидетельствует о критическом значении другой части записи (которая, возможно, имеется; если ее в принципе нет, то это тоже не имеет значения, т.к. Вы никогда и никому не докажете, что ошибка в указании на время начала записи может сама по себе подвергнуть сомнению достоверность этой записи, а точнее, принимая в внимание, что Европейский Суд по правам человека не занимается вопросами оценки доказательств, что Вы сможете сформулировать критический аргумент, касающийся допустимости доказательств, в т.ч. показаний К., на этой основе). Вы утверждаете, что другая часть записи важна, т.к. на ней слышно (должно быть слышно0, что К. сам первый предложил деньги. Однако с этим, по сути, никто не спорит. И это фактически зафиксировано даже в протоколе осмотра документов от 13 января, который представляет собой расшифровку записи. Кто бы не предложил дать деньги, Ваш муж и его коллега обвиняются не в том, что они это предложили, а в том, что они их получили/взяли (даже если из описания фактических обстоятельств дела судом следует, что это они предложили К. дать деньги – это обстоятельство просто не имеет значения, т.к. не влияет на выводы суда об их виновности, в т.ч. если суд в этой части ошибается в фактах дела; сравните с ситуацией, в которой люди обвиняются в вымогательстве взятки, где подобное фактическое обстоятельство может иметь очень важное значение). Безусловно, это могло бы повлиять на оценку ситуации как провокационной, но ничто не свидетельствует о том, что суд в принципе рассматривал этот вопрос, равно как о том, что он признал бы провокацию, если бы установил, что К. сам первый предложил деньги, и это, соответственно, привело бы к невозможности постановления обвинительного приговора.

Что касается четвертой претензии, то статья 6 Конвенции не гарантирует права на проведение любой экспертизы, которую хотел бы провести обвиняемый (подсудимый). Теоретически отказ в ее проведении, конечно, может нарушать ряд прав, однако для этого необходимо обосновать, что в рамках экспертизы (и только в рамках экспертизы) могут быть получены критические доказательства (критическая информация). В Вашем случае ничто об этом не свидетельствует. Экспертиза, о которой Вы просите, по сути, призвана закрепить авторитетом (дипломами, стажем и пр.) эксперта содержание записи, которая может быть воспринята любым (сравните с экспертизой, в рамках которой из некоего предмета «извлекается» информация, которая может быть извлечена только экспертом, а лицам, которые не «вооружены» соответствующими знаниями/технологиями, она не видна/слышна и т.д.; например, определение судом/сторонами группы крови по имеющемуся в материалах дела смыву определенно отличается от восприятия судом/сторонами аудио-видеозаписи). Фактически Вы пытаетесь доказать, что (даже) эксперт не сможет расслышать то, что расслышал суд (именно это следует из представленных Вами «актов экспертного исследования»). Однако суд имеет полное право воспринимать доказательства, которые могут быть восприняты непосредственно, непосредственно, а сторона имеет право воспринимать их иначе, о чем заявлять в своих аргументах. Это сторона защиты сделала. И на реализацию ей этой возможности наличие или отсутствие каких бы то ни было заключений эксперта никак не повлияло (с таким же успехом защита могла спрашивать любого присутствующего в зале заседания, слышит ли он на записи то, что услышал суд). Ситуация, повторюсь, была бы иной, если бы защита утверждала, что в соответствующем месте (местах) записи сохраняется гробовое молчание, хотя суд, несмотря на это, что-то там слышит. Но сторона защиты утверждает не это. Она утверждает, что она (и ее «эксперт») не могут расслышать то, что смог расслышать суд. А это – совсем другое дело.

Что касается экспертизы на предмет признаков монтажа/перезаписи, то, чтобы этот аргумент имел хоть какое-то значение, защита должна представить хоть какие-то обоснованные аргументы в пользу того, что монтаж/перезапись имели место. В отсутствие таковых говорить не о чем. С таким же успехом защита могла бы настаивать на проведении экспертизы на предмет того, не было ли в той машине самого судьи или на чем-нибудь еще.

О том, что Ваш муж написал «10 000» на листе бумаги, свидетельствуют показания К. Это – вид доказательств. Он ничем не отличается от любого другого. Показания К. противоречат показаниям обвиняемых (подсудимых), но в этой части суд сделал свой выбор и объяснил его (это – оценка доказательств). Другим доказательствам по делу, в т.ч. заключению эксперта, показания К. не противоречат, т.к. эксперт не утверждал, что Ваш муж или его коллега это не писал. Он указал, что не может ответить на вопрос о том, писали ли они это (и я был бы очень удивлен, если бы хоть один эксперт мог ответить утвердительно на вопрос о том, выполнена ли такая короткая и неспецифичная надпись конкретным лицом). Придя к выводу о том, что ему достаточно показаний К., чтобы говорить о выполнении надписи Вашим мужем (а также, кстати, собственно обнаружения картонки с ней в машине), суд реализовал принадлежащее ему и только ему право оценки доказательств.

Казалось бы, к чему все эти сложные рассуждения: если хочется, если кажется, что те или иные фактические обстоятельства свидетельствуют о нарушении права на справедливое судебное разбирательство, то лучше уж написать про них в жалобе, а там уж Европейский Суд по правам человека сам разбирается, есть тут нарушения. Тем более, что это право принадлежит именно ему и только ему. (Примерно так российские адвокаты, кажется, рассуждают, когда они пишут кассационные и надзорные жалобы.) Однако Европейский Суд по правам человека имеет физическую возможность содержательно поработать только над примерно десятой частью поступающих жалоб. На эту цифру почти никак не влияет то, сколько жалоб, в которых так или иначе, пусть иногда и с трудом, усматриваются те или иные нарушения, поступит (по моим оценкам, таковых примерно в 2-3 раза больше). У Европейского Суда по правам человека есть пределы возможностей – они зависят от количества сотрудников и объема их рабочего времени (первое почти не меняется – даже здание Европейского Суда по правам человека не могло бы вместить большее количество человек, чем в нем уже работает, второе – вообще не меняется; все средства, направленные на повышение «эффективности» работы, лишь компенсируют ежегодный рост количества подаваемых жалоб). У любой жалобы есть примерно «5 минут» (в ряде случаев это буквально 5 минут), чтобы заинтересовать конкретного юриста Секретариата. Этим шансом можно пользоваться или нет. Если человека пытают, если его пытаются выдать в страну, где ему грозит смертная казнь (т.е. речь о предполагаемых нарушениях ключевых прав), если это Чечня или жалоба оппозиционера (Каспаров, Лимонов, Немцов, просто член «Другой России») – национальные приоритеты, если это жалоба-клон (чрезмерная длительность судебного разбирательства, отмена вступившего в законную силу решения в порядке надзора, чрезмерно длительное неисполнение судебного  решения, по которому выплаты должны производиться государством) – они рассматриваются оптом и довольно быстро, поэтому особо других не тормозят, заявитель может писать довольно плохие жалобы и ни о чем особо не думать – его шансы на успех будут несравнимо большими, чем шансы того, кто жалуется только на нарушение права на справедливое судебное разбирательство. Шанс обратиться с жалобой всего один, а вероятность быть откинутой «в урну» — огромна, т.к. огромное число заявителей пишут в Европейский Суд по правам человека, по сути, с требованием пересмотреть дело по существу, в то время как он этим не занимается, он – в меру своих возможностей – обеспечивает минимальные ключевые права (лишь малая толика прав, которыми формально напичкан УПК РФ, представляют собой вот такие ключевые права). Если в жалобе на нарушения статьи 6 Конвенции серьезно заподозрят попытку обратиться за пересмотром дела по существу, она может пойти «в корзину», даже несмотря на то, что где-то в ней спрятаны (но уже так не видны) нарушения тех самых прав, которые действительно составляют право на справедливое судебное разбирательство.

С уважением,

Олег Анищик

Читать @europeancourt