Уважаемая Ирина!

Мы ознакомились с предоставленными Вами документами. В них усматриваются признаки нарушения статьи 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод в части неисполнения государством своих позитивных обязательств по защите господина Л. от посягательств на его корреспонденцию со стороны других частных лиц и не усматривается признаков каких бы то ни было иных нарушений прав, гарантированных Конвенцией и Протоколами к ней, в частности, права на справедливое судебное разбирательство, гарантированного статьей 6 Конвенции, и прав, предусмотренных статьями 3, 13, 14 и 17 Конвенции, упомянутыми в поданной в Европейский Суд по правам человека жалобе. Сначала мы изложим причины, по котором мы не усматриваем признаков нарушений этих прав, начав с права, гарантированного статьей 6 Конвенции, а затем опишем основания вывода о наличии признаков нарушения права, гарантированного статьей 8 Конвенции.

Нарушение статьи 6 Конвенции в принципе возможно только в случае, если соответствующее разбирательство охватывается ее гарантиями. Эти гарантии распространяются на два вида разбирательств – те, которые являются «определяющими» с точки зрения «уголовного» «обвинения», предъявленного лицу, а также те, которые являются «определяющими» с точки зрения разрешения «спора» о его «гражданских» правах и обязанностях. Все закавыченные слова и выражения являются специальными терминами и наполняются содержанием за счет практики Европейского Суда по правам человека. Вас может удивить наличие слов «определяющие» и «спор», которые отсутствуют в официальном переводе на русский язык статьи 6 Конвенции. Однако при определении содержания прав, гарантированных Конвенцией, следует ориентироваться на ее оригинальные английский и французский тексты, а также на практику Европейского Суда по правам человека, который в соответствии со статьей 32 Конвенции обладает исключительным правом ее толкования. Термин «определяющие» присутствует в статье 6 Конвенции в обеих ее официальных вариантах, а термин «спор» — во французском. В любом случае все эти термины используются Европейским Судом по правам человека при анализе разбирательства на предмет применимости к нему гарантий статьи 6 Конвенции.

При этом термин «гражданские» означает, что права являются частными, цивильными (в противовес публичным). Он не имеет никакого отношения к неким «правам гражданина», что бы под ними не подразумевалось. Термин «определяющее» означает, что в рамках разбирательства окончательно определяется (или же предопределяется) судьба соответствующих прав и обязанностей лица или предъявленного ему уголовного обвинения.

Уголовное обвинение господину Л. явно не предъявлялось, поэтому остается вопрос о том, являлось ли разбирательство, завершившееся инициированным им в порядке статьи 125 УПК РФ процессом обжалования постановления об отказе в возбуждении уголовного дела и ряда действий и бездействия должностных лиц, связанных с проверкой по заявлению о совершении в отношении него преступления, «определяющим» с точки зрения его «гражданских» прав и обязанностей (здесь мы ведем речь лишь о преступлении, заключающемся во взломе электронного почтового ящика; однако Вы можете самостоятельно применить все эти рассуждения и к преступлениям, которые, по мнению Л., были допущены должностными лицами, отказавшимися возбуждать уголовное дело и удовлетворять соответствующие жалобы).

Сразу следует сказать, что Конвенция и Протоколы к ней не предусматривают как такового права на возбуждение уголовного дела в отношении третьего лица или права на привлечение его к уголовной ответственности (см., например, Постановления Европейского Суда по правам человека по делам «Стефано против Греции» (Stefanou v. Greece, жалоба N 2954/07) от 22 апреля 2010 года (пункт 84), «Крзак против Польши» (Krzak v. Poland, жалоба N 51515/99) от 06 апреля 2004 года (пункт 24) и десятки Решений по вопросам приемлемости).

Право потерпевшего на пользование гарантиями пункта 1 статьи 6 Конвенции признается Европейским Судом по правам человека, начиная с 2004 года, когда было вынесено Постановление по делу «Перез против Франции» (Perez v. France, жалоба N 47287/99) от 12 февраля 2004 года. В нем Страсбургский Суд пришел к выводу, что уголовное разбирательство, в рамках которого потерпевший подал предусмотренный законодательством гражданский иск, может являться «определяющим» для его «гражданских» прав и обязанностей в смысле указанной статьи («гражданским» здесь признается только и исключительно право на получение компенсации вреда, причиненного преступным деянием). Однако гарантии пункта 1 статьи 6 Конвенции не распространяются на лицо, если оно, с учетом положений национального законодательства, не имеет пока возможности предъявить гражданский иск в рамках уголовного дела (см. Решение по вопросам приемлемости жалобы «Косицина против Украины» (Kositsina v. Ukraine, жалоба N 35157/02) от 15 января 2008 года; при этом в данном случае уголовное дело в принципе было возбуждено, затем неоднократно прекращалось и возобновлялось вновь, а незадолго до окончательного его прекращения за отсутствием события преступления заявительнице даже был предоставлен статус потерпевшей). В случаях же, когда речь идет об отказе властей в возбуждении уголовного дела в принципе, Европейский Суд по правам человека ограничивается лаконичным указанием на то, что говорить о гарантиях статьи 6 Конвенции не представляется возможным (см., например, пункт 331 Постановления по делу «Ранцев против Кипра и России» (Rantsev v. Cyprus and Russia, жалоба N 25965/04) от 07 января 2010 года; отчасти этот вывод обусловлен тем, что обязанность расследования заявления о преступлении в ряде случаев вытекает из других статей Конвенции, например, статьи 8, о чем будет сказано ниже). Очевидно, что в отсутствие уголовного дела невозможно говорить о предъявлении гражданского иска и «определяющем» характере разбирательства с точки зрения «гражданских» прав и обязанностей, т.е. права на компенсацию вреда, причиненного преступлением.

По указанным причинам рассматриваемое разбирательство, в том числе рассмотрение судом жалобы господина Л., поданной им в порядке статьи 125 УПК РФ, не было «определяющим» для его «гражданских» прав, в связи с чем гарантии статьи 6 Конвенции к нему неприменимы, а сама эта статья не могла быть нарушена.

Ничто в жалобе также не свидетельствует о нарушении в отношении господина Л. статьи 3 Конвенции, гарантирующей защиту от пыток, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения (в части наказания она явно неприменима). Рассмотрение по существу жалобы на нарушение статьи 3 Конвенции предполагает необходимость демонстрации того, что уровень страданий жертвы превысил минимально допустимый. Безусловно, только Европейский Суд по правам человека может окончательно высказаться о том, имеются ли основания говорить об этом. Однако ничто в его практике не свидетельствует о том, что отказ в возбуждении уголовного дела (уголовных дел) может приводить к страданиям, несовместимым с требованиями статьи 3 Конвенции (см. соответствующие части Решений Европейского Суда по правам человека по более или менее сравнимым, по нашему мнению, жалобам (ситуациям): «Нурмагомедов против России» (Nurmagomedov v. Russia, жалоба N 30138/02) от 16 сентября 2004 года, «Галич и Дерябина против России» (Galich and Deryabina v. Russia, жалоба N 33307/02) от 06 апреля 2006 года, «Барашкова против России» (Barashkova v. Russia, жалоба N 26716/03) от 27 марта 2007 года).

Что касается статей 13 и 14 Конвенции, то они соответственно гарантируют средство правой защиты от нарушения и запрещают дискриминацию при пользовании другими правами, предусмотренными Конвенцией и Протоколами к ней. Поэтому любое заявление о нарушении статей 13 и 14 Конвенции требует одновременного указания иной статьи Конвенции или Протокола к ней, которая гарантирует то право, средства правовой защиты от нарушения которого предположительно не существует, либо при пользовании которым лицом подвергается дискриминации.

В своей жалобе, рассуждая о предполагаемом нарушении статьи 13 Конвенции, господин Л. не называет ни одной другой статьи Конвенции или Протоколов к ней, в результате чего невозможно понять, об отсутствии средств правовой защиты от нарушений какого именно права или каких именно прав идет речь. Можно предположить, что речь идет о некоем «праве на расследование» по любому заявлению о преступлении. Однако такого права ни Конвенция, ни Протоколы к ней не гарантируют, по причине чего статья 13 Конвенции не гарантирует и средства защиты от его предполагаемого нарушения. Господин Л. также приводит ссылку на Постановление Европейского Суда по правам человека по делу «Устарханова против России», однако в нем речь идет об отсутствии средств правой защиты от предполагаемого нарушения права на жизнь, о котором в данном случае говорить невозможно. Постановление Европейского Суда по правам человека по делу «Пол и Одри Эдвардс против Соединенного Королевства» касается средств правовой защиты от предполагаемых нарушений статьей 2 и 3 Конвенции, поэтому основания приведения ссылки на него также неясны. Постановление Европейского Суда по правам человека по делу Аксоя касается средств правовой защиты от пыток, а в деле Акдивара вопрос о нарушении статьи 13 Конвенции в принципе остался без рассмотрения. Таким образом, смысл имеет лишь приведенная в жалобе ссылка на Постановление Европейского Суда по правам человека по делу «Класс и другие против Германии». Однако она лишь доказывает, что государство обязано предоставлять средства правовой защиты от предполагаемых нарушений статьи 8 Конвенции, что не вызывает сомнений, исходя из конструкции статьи 13. В деле Класса Европейский Суд по правам человека пришел к выводу об отсутствии нарушения статьи 13 Конвенции. Если в случае господина Л. ее нарушение и можно доказать, то это требует обоснования того обстоятельства, что суды в принципе бессильны в борьбе с отказом в возбуждении уголовного дела, например, из-за специфики решений, выносимых в результате рассмотрения жалоб, поданных в порядке статьи 125 УПК РФ. Вероятно, в принципе подобное доказывание возможно, но в настоящее время это едва ли обосновано в жалобе.

Дискриминация, запрещенная статьей 14 Конвенции, имеет место, если одновременно:
— речь идет о пользовании правом, гарантированным Конвенцией или Протоколом к ней;
— в пользовании этим правом разными категориями лиц действительно имеются различия;
— указанные лица находятся в сравнительно одинаковой ситуации;
— отсутствуют объективные причины, которые обосновывали бы имеющиеся различия в пользовании правами разными лицами, находящимися в одинаковой ситуации.

В жалобе не указано, о дискриминации в пользовании каким иным правом, гарантированным Конвенцией или Протоколами к ней, идет речь. Более того, о каких бы правах не шла речь (даже если предположить, что имеется в виду дискриминация в пользовании правами, действительно гарантированными Конвенцией и Протоколами к ней), фактически господин Л. пишет не о дискриминации, т.к. он указывает на различия в имущественном и социальном положении и в плане юридического образования между людьми, не находящимися в одинаковой ситуации, но между предполагаемым потерпевшим от преступления (им), с одной стороны, и органами расследования, судами и иными должностными лицами, с другой.

Так как в любом случае в изложенной в жалобе ситуации, с учетом написанного выше (и ниже), можно вести речь лишь о нарушении статьи 8 Конвенции, применительно к дискриминации можно лишь задаться вопросом о том, имеются ли признаки нарушения в отношении господина Л. статьи 14, взятой в совокупности со статьей 8 Конвенции. Для того, чтобы доказать наличие дискриминации по любому из указанных в жалобе признаков (имущественное и социальное положение, образование) или любому иному, следует доказать, что лица, в отношении которых предположительно допущено аналогичное (сравнимое) нарушение права на уважение личной жизни и корреспонденции, которые обладают иным имущественным и социальным положением, образованием и т.д., могут воспользоваться соответствующей государственной защитой. Нам неизвестно, каким образом это можно было бы доказать. В отсутствие соответствующих доказательств заявление о дискриминации в пользовании правом на уважение личной жизни и корреспонденции остается необоснованным.

Статью 17 государствам-членам Совета Европы за 60 лет существования Конвенции удалось нарушить в единицах случаев. Это – очень специфическая статья. Более того, обычно она используется государством-ответчиком «против» заявителя с целью обоснования допустимости наложения на его права тех или иных (повышенных) ограничений. Использование статьи 17 Конвенции заявителем против государства – это чрезвычайно редкий случай. Это возможно, когда государство признает «повышенное» ограничение тех или иных прав, обосновывая его необходимостью защиты конвенционных же прав иных лиц. Ни о чем подобном в случае с господином Л. речи не идет. О полном упразднении прав, конечно, тоже никто не говорит. В отсутствие в жалобе какого бы то ни было серьезного обоснования нарушения статьи 17 Конвенции мы не усматриваем необходимости рассуждать о случаях ее применения.

Наконец, анализ ситуации на предмет нарушения статьи 8 Конвенции предполагает следующие рассуждения. Сначала определяется, идет ли речь о личной или семейной жизни, жилище либо корреспонденции в смысле статьи 8 Конвенции. Если да, то ситуация анализируется на предмет наличия вмешательства государства в указанные сферы личной жизни, а при установлении вмешательства оно рассматривается с точки зрения соответствия его закону, наличия допустимой цели и соблюдения баланса между частными и общими интересами.

Однако, наряду с запретом осуществления вмешательства государства в сферу личной жизни, речи о котором в рассматриваемой ситуации не идет (т.е. нет данных о том, что к взлому электронного почтового ящика Л. причастно государство), статья 8 Конвенции накладывает на государство так называемые позитивные обязательства по защите одних частных лиц от вмешательства в их частную жизнь со стороны других частных лиц, когда жертва не может защитить себя самостоятельно, например, путем предъявления гражданского иска. Это может быть так, когда личность причинителя вреда неизвестна жертве и не может быть установлена без проведения уголовного расследования или же когда жертва по тем или иным причинам практически не может собрать доказательства причинения ей вреда, в связи с чем не может обратиться за защитой в порядке, не связанном с уголовным преследованием. См. по данному вопросу, например, Постановления Европейского Суда по правам человека по делам «X. и Y. против Нидерландов» («X. and Y. v. the Netherlands», жалоба N 8978/80) от 26 марта 1985 года, «M.C. против Болгарии» («M.C. v. Bulgaria», жалоба N 39272/98) от 04 декабря 2003 года. Они касаются иного права, защищаемого статьей 8 Конвенции, — права на физическую и психическую целостность. Однако коммуникация с использованием электронной почты без сомнения охватывается понятиями «личная жизнь» и «корреспонденция» в смысле пункта 1 статьи 8 Конвенции, а потому подпадает под ее действие (см., например, Постановление Европейского Суда по правам человека по делу «Кеннеди против Соединенного Королевства» (Kennedy v. the United Kingdom, жалоба N 26839/05) от 18 мая 2010 года (пункт 118)). Поэтому данные Постановления в полной мере применимы к рассматриваемому случаю.

Фактически, у господина Л. всего одна претензия к государству, которая и должна быть четко высказана в жалобе в Европейский Суд по правам человека. Она состоит в том, что органы расследования не предпринимают никаких шагов, направленных на установление лица, взломавшего его электронный почтовый ящик, по IP адресу, который господин Л. прямо сообщает органам расследования. В силу специфики фактических обстоятельств дела без этого невозможно установление личности нарушителя, равно как и проведение любых иных действий, направленных на расследование обстоятельств посягательства на личную жизнь и корреспонденцию господина Л. Соответственно, без установления личности нарушителя, что господину Л. лично не под силу, он не может самостоятельно защитить свои права, гарантированные статьей 8 Конвенции.

Мы настоятельно рекомендуем ему ознакомиться с Постановлением Европейского Суда по правам человека по делу «K. U. против Финляндии» (K. U. v. Finland, жалоба N 2872/02) от 02 декабря 2008 года, которым было констатировано нарушение государством-ответчиком позитивных обязательств, вытекающих из статьи 8 Конвенции, в связи с отказом устанавливать IP адрес лица, разместившего в интернете объявление интимного характера в отношении несовершеннолетней заявительницы. В данном случае речь шла, как и в приведенных выше примерах, о праве на физическую и психическую целостность, однако, как мы уже написали, право на уважение корреспонденции равным образом защищается статьей 8 Конвенции. В данном деле также было констатировано нарушение статьи 13 Конвенции, однако это было вызвано тем, что финское законодательство в принципе не позволяло получить данные об IP адресе нарушителя, без чего он не мог быть установлен, а право заявительницы – защищено. Российское законодательство не содержит подобных запретов, поэтому говорить о нарушении статьи 13 Конвенции в этом смысле не приходится.

С уважением,

Олег Анищик