Пример (57) предварительной оценки перспектив обращения в Европейский Суд

ПРИМЕРЫ РЕЗУЛЬТАТОВ ОЦЕНКИ ПЕРСПЕКТИВ ОБРАЩЕНИЯ В ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

 

ПРИМЕР (57) ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ОЦЕНКИ ПЕРСПЕКТИВ ОБРАЩЕНИЯ В ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

 

Результаты: никакого вразумительного окончательного ответа, касающегося подготовки жалобы в ЕСПЧ, получено не было. См. также общую статистику оценок перспектив обращения с жалобой в ЕСПЧ.

 

Здравствуйте!

Если Вы подадите жалобу на нарушение статьи 1 Протокола N 4 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, то она пойдет в урну (т.е. будет признана неприемлемой) с огромной скоростью. И юристы Секретариата Европейского Суда по правам человека, одной из задач которых, по сути, является признание 90% российский жалоб неприемлемыми на первом же этапе производства (более чем 10% российских жалоб, которые в своей совокупности составляют одну пятую от всех жалоб, подаваемых более чем 800 миллионами жителей Европы, Страсбургский Суд содержательно рассмотреть не может в принципе хотя бы уже в силу отсутствия у него соответствующих ресурсов), будут только рады получить такую жалобу.

Кроме того, что за более чем 40 лет, прошедших с момента вступления Протокола N 4 к Конвенции в силу в отношении государств, первыми ратифицировавших его (к настоящему моменту он ратифицирован 44 государствами), ни одно государство ни разу не смогло нарушить его первую статью (хотя едва ли не во всех этих государствах применяется заключение под стражу (а в части – домашний арест) и существует уголовная ответственность за «экономические преступления»), Ваша ситуация в принципе не подпадает под ее действие.

Как прямо следует из Пояснительного доклада к Протоколу N 4 Комитета экспертов Комитета министров Совета Европы, который (как и другие соответствующие Пояснительные доклады) используется Европейским Судом по правам человека при толковании и применении положений Протокола N 4 (Вы можете найти его англоязычный вариант здесь: http://conventions.coe.int/treaty/en/reports/html/046.htm), во-первых, статья 1 Протокола N 4 к Конвенции распространяется только на тех, кто не в состоянии в принципе выплатить долг, а не на тех, кто его не выплатил (не выплачивает), что не имеет отношения к Вашему случаю, т.к. речи о том, что Вы или Ваша организация не можете выплатить долг, не идет, а во-вторых, слово «лишь» (в переводе на русский язык текста статьи 1 Протокола N 4 к Конвенции: «Никто не может быть лишен свободы лишь на том основании, что он не в состоянии выполнить какое-либо договорное обязательство») указывает на то, что речь не идет о случаях, когда невозможность выплатить долг предположительно вызвана противоправными действиями (т.е. такие действия выходят за пределы того, что обозначается словом «лишь»), даже если при этом выполняется первое условие, т.е. лицо действительно не может выплатить долг, а не просто его не выплачивает.

Несмотря на написанное выше, в принципе Ваше дело достаточно интересное (и может быть представлено как интересное и необычное Европейскому Суду по правам человека). Во всяком случае, это первое дело, в котором я усматриваю потенциальную возможность в более или менее разумной степени вести речь о нарушениях пяти различных прав, гарантированных Конвенцией и Протоколами к ней. Это право не подвергаться бесчеловечному или унижающему достоинство обращению, которое гарантировано статьей 3 Конвенции, право лица, заключенного под стражу, на судебное разбирательство в течение разумного срока или освобождение до суда, которое гарантировано пунктом 3 статьи 5 Конвенции, право на уважение личной жизни и корреспонденции, которое гарантировано статьей 8 Конвенции, право получать информацию, которое гарантировано статьей 10 Конвенции, и, наконец, право на уважение имущества, которое гарантировано статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции.

Сразу скажу, что никакой практики Европейского Суда по правам человека, которая прямо соответствовала бы Вашей ситуации, просто не существует. Поэтому обоснование нарушений названных выше прав возможно только через опосредованное доказывание через схожие в своих ключевых чертах, но все же значительно отличающейся от Вашей ситуации, которые были предметом рассмотрения Европейского Суда по правам человека. Добавлю, что применительно к России домашний арест, который лишь относительно недавно стал применяться по УПК РФ, еще не был предметом разбирательства Европейского Суда по правам человека ни в каком аспекте. Более того, ни одна из жалоб, решение по которой Европейским Судом по правам человека пока не принято, но о которых власти Российской Федерации уже уведомлены (т.н. коммуницированных жалоб), т.е. ни одна из жалоб против России, которые находятся на активной стадии разбирательства на уровне Палаты, не касается домашнего ареста. С точки зрения отсутствия соответствующей практики Страсбургского Суда это плохо, но вот с точки зрения возможности привлечь внимание Европейского Суда по правам человека к новой теме (новой проблеме) это хорошо. Еще отмечу, что применительно к любому из названных выше прав ни о каких явных нарушениях речи не идет. Напротив, вывод о наличии признаков нарушений любого из названных выше прав весьма и весьма спорен. Поэтому ни о каких радужных перспективах речи даже близко не идет. Вероятность рассмотрения жалобы на любое из названных нарушений очень незначительна, но сказать, что она в принципе неразумна (и в этом смысле отсутствует) я также не могу. Другими словами, попытаться обосновать каждое из названных выше нарушений вполне возможно и соответствующие обоснования не будут выглядеть как абсолютно лишенные каких бы то ни было разумных оснований (каковых лишено, например, утверждение о нарушении статьи 1 Протокола N 4 к Конвенции).

Что касается пункта 3 статьи 5 Конвенции, то в первую очередь следует сказать, что статья 5 Конвенции здесь, безусловно, применима, несмотря на то, что в ней речь идет о «заключении под стражу», а с точки зрения российской терминологии Вы под стражу не заключены. Само по себе это не имеет никакого значения, т.к. гарантии статьи 5 Конвенции распространяются на любые случаи лишения лица свободы, каким бы образом они ни назывались на национальном уровне. Конечно, далеко не всякий домашний арест охватывается гарантиями статьи 5 Конвенции (когда фактического постоянного лишения свободы нет, например, лицо не может покидать жилище лишь в ночное время, речь может идти только о нарушении статьи 2 Протокола N 4 к Конвенции, т.е. свободы передвижения). Однако в Вашем случае, начиная с 20 декабря 2011 года, Вы подпадаете под действие именно статьи 5 Конвенции, о чем свидетельствует весьма многочисленная практика Европейского Суда по правам человека, касающаяся применения домашнего ареста с подобными ограничениями (24-часовое нахождение дома) в других странах, в частности, в Болгарии, Литве и Молдове. Оговорюсь, что в период с 30 октября по 20 декабря 2011 года Вы подпадали под действие статьи 2 Протокола N 4 к Конвенции, однако здесь не имеет смысла говорить о каких бы то ни было нарушениях, т.к. постановление от 30 октября 2011 года в любом случае Вами (и Вашей защитой) не обжаловано, следовательно, от любых нарушений, которые могли быть допущены, не исчерпаны внутригосударственные средства правовой защиты, исчерпание которых согласно пункту 1 статьи 35 Конвенции является условием обращения с жалобой в Европейский Суд по правам человека.

Хотя формально в пункте 3 статьи 5 Конвенции речь идет о сроке заключения под стражу (т.е., по сути, лишения свободы), ее гарантии связаны не только и даже не столько с собственно сроком, на который ограничивается свобода (хотя он, безусловно, играет большую роль, т.к. чем больше срок, тем более вескими – с течением времени – должны быть основания держать лицо, пользующееся презумпцией невиновности, под стражей). Пункт 3 статьи 5 Конвенции гарантирует право на то, чтобы лицо было лишено свободы только при наличии соответствующий оснований, которые также должны быть предусмотрены законом. При этом сам по себе тот факт, что закон предусматривает те основания, на которых лицо лишено свободы, не обязательно свидетельствует о том, что нарушения нет. Если закон не предусматривает такие основания, то нарушение точно есть (обычно это нарушение пункта 1 статьи 5 Конвенции; однако это не Ваш случай, т.к. УПК РФ разрешает лишить Вас свободы, в т.ч. на тот срок, на который Вы ее лишены, по тем основаниям, по которым Вы ее лишены, и с соответствующими ограничениями, наложенными на Вас). Если закон предусматривает эти основания, то следует анализировать, обоснованы ли выводы суда об их наличии, а также могут ли они по существу, в т.ч. с учетом времени ограничения свободы и того, что органы расследования делают в это время, оправдывать продолжение сохранения домашнего ареста.

Что касается существа нарушения пункта 3 статьи 5 Конвенции, то, к сожалению, против наличия признаков его нарушения говорит целый ряд факторов:

— не слишком длительный период лишения свободы (с 20 декабря 2011 года по 28 апреля 2012 года; во всяком случае, пока);
— практическая невозможность избрания более мягкой меры пресечения, которая могла бы предотвратить возможное влияние на свидетелей, которое представляет собой единственное основание домашнего ареста (т.е. невозможно вести речь о том, что суды не рассмотрели возможность избрания более мягкой меры пресечения);
— домашний арест всегда продлевался на конкретный срок;
— суды достаточно подробно рассматривали конкретные обстоятельства дела, ссылались на конкретные факты попытки оказания влияния на свидетелей, рассмотрели соответствующие доказательства и ничто явно не указывает на необоснованные задержки в производстве расследования (например, проведение нескольких экспертиз, тем более весьма масштабных, и допрос значительного числа свидетелей действительно требуют времени; кроме того, сам факт прибавления обвинений говорит в пользу того, что расследование не стоит на месте);
— Вы не покинули должность руководителя организации, в которой работает часть свидетелей, что опять-таки говорит в пользу возможности оказания на них влияния; наконец,
— речь идет все же не о заключении под стражу – самой суровой мере пресечения – а о домашнем аресте.

Все это значительно отличает Ваше дело от тех случаев, в которых Европейский Суд по правам человека признает нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции.

Таким образом, фактически можно вести речь лишь о том, что:

— все прямо названные следствием свидетели уже допрошены (остались лишь абстрактные 2000 жильцов домов, значение показаний которых кроме того не очень ясно и для которых Ваша должность, возможно, не имеет никакого значения; безусловно, можно говорить о том, что уже допрошенные свидетели могут изменить показания, но если рассуждать таким образом, то это говорило бы о необходимости лишения Вас свободы до окончания судебного разбирательства, которое явно в далеком будущем);
— четыре месяца это все же немалый срок, принимая во внимание огромные ограничения, наложенные на Вас, которые отчасти едва ли не превосходят ограничения, накладываемые на лиц, содержащихся под стражей (тем положены прогулки, они не лишены практически всех возможностей для коммуникации с другими (хотя, конечно, другие лица могут приходить к Вам домой), их обеспечивают питанием (пусть и ужасным), в то время как в отношении Вас вопрос с этим должен решаться Вами каким-то неизвестным образом (особенно если Вы, например, живете один; к сожалению, мне неизвестно, так ли это, однако Ваши соответствующие аргументы, высказанные суду, едва ли имеют смысл в противном случае); наконец, как ни парадоксально;
— в давлении на свидетелей (а точнее – свидетеля) обвиняют не Вас непосредственно, а Вашего защитника, в то время как возможность оказания им влияния на свидетелей в принципе не находится в причинной связи с тем, находитесь ли Вы лично под домашним арестом.

Кроме того, можно (и нужно) прямо указывать на то, что Вам необходимо выполнять ряд действий не только как руководителю организации, но и как ее учредителю (к сожалению, из материалов дела неясно, являетесь ли Вы одновременно собственником 100% долей в уставном капитале организации), который не может найти другое лицо, которое в данной ситуации согласилось бы возглавить организацию (об этом тем более следует прямо говорить, принимая во внимание, что Вы не сложили с себя управленческие функции, что принимается Европейским Судом по правам человека во внимание при оценке того, может ли лицо оказывать влияние на свидетелей и других фигурантов дела, которые являются работниками возглавляемой им организации), а также о том, что хотя судами, конечно, названы весьма конкретные факты, свидетельствующие в пользу избрания и сохранения домашнего ареста (в т.ч. с подобными очень строгими ограничениями), они практически отказались содержательно рассматривать Ваши аргументы против этой меры пресечения. Другими словами, здесь речь идет о балансе интересов общества (заключающихся в необходимости лишения Вас свободы) и Ваших интересов (и интересов Вашей организации) буквально в чистом, а не формальном виде. А любые вопросы баланса – это вопросы, которые разрешаются весьма субъективно.

Все это означает, что даже если тут и можно усмотреть признаки нарушений, они вызваны конкретными, специфическими обстоятельствами Вашего случая. То есть в этой части Ваше дело является так называемым «изолированным», т.к. нарушения – даже если они есть – не вызваны системными проблемами. Безусловно, Европейский Суд по правам человека рассматривает и такие дела, но на них затруднительно построить будущую практику, а это значит, что привлечь к этому делу внимание как к делу, на котором ее можно построить (принимая во внимание, что практики, касающейся российского домашнего ареста у Страсбургского Суда пока нет), довольно тяжело.

Если бы Вы (или Ваши защитники) заявили о необходимости вызова в суд и допроса свидетеля П., показания которого (принимая во внимание, что свидетель Т., по сути, не заявляла ни о каком давлении на нее, а показания каких-либо иных свидетелей или других лиц в обоснование вывода о том, что Вы оказываете или можете оказать на них давление в основу последних судебных решений уже не положены) представляют собой едва ли не единственное доказательство наличия оснований лишения Вас свободы (принимая во внимание, что начиная с 20 декабря 2011 года (т.е. с первого же дня, с которого речь идет о применимости гарантий статьи 5 Конвенции) суды более не упоминают ни возможность продолжить заниматься преступной деятельностью, ни возможность скрыться, но указывают в качестве основания лишения свободы лишь возможность помешать расследованию путем оказания давления на свидетелей), то можно было бы вести речь о нарушении пункта 4 статьи 5 Конвенции (есть весьма подходящее под этот случай Постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе против Молдовы), однако, к сожалению, ничто в представленных материалах не свидетельствует о том, что Вы (Ваши защитники) требовали этого, но в этом было отказано.

К сожалению, у меня нет части информации, которая необходима для анализа ситуации на предмет признаков нарушений, в частности, всех показаний тех свидетелей, на которых ссылается суд в постановлениях от 20 и 26 декабря 2011 года, а также протоколов прослушивания аудиозаписей, сведений о том, какие следственные действия фактически были проведены за период с 30 сентября 2011 года, когда первое из двух объединенных позже дел было возбуждено (это влияет на оценку того, насколько адекватна скорость расследования, учитывая, что Вы лишены свободы именно в ожидании его завершения; о части из этих действий написано на странице 3 постановления от 24 февраля 2012 года, однако, возможно, в доступных Вам материалах дела имеется более подробная информация, в т.ч. сведения о том, наблюдаются ли в расследовании значительные периоды бездействия).

Что касается возможного нарушения статьи 3 Конвенции, то речь идет о двух достаточно разных аргументах. Первый из них заимствован из практики, касающейся заключения под стражу, и состоит в отсутствии доступа к прогулкам на свежем воздухе и нормальному питанию (эти факторы постоянно принимаются во внимание Европейским Судом по правам человека применительно к оценке того, имеются ли нарушения статьи 3 Конвенции в отношении лиц, содержащихся под стражей). Конечно, прямого сравнения с лицами, заключенными под стражу, здесь лучше избегать, т.к. понятно, что Вы можете открыть окно и подышать свежим воздухом (им это обычно недоступно), а также каким-то образом организовать доставку себе еды (им это тоже недоступно). Однако некоторые параллели могут быть проведены, например, с лицами, содержащимися в течение длительного периода времени в транзитных зонах аэропортов (эти лица, как и Вы, пользуются некоторой свободой передвижения внутри замкнутого пространства, однако им также может быть недоступен ни свежий воздух и прогулки, ни нормальное питание; с другой стороны, в отличие от Вас, их доступ к другим необходимым удобствам значительно более ограничен, поэтому параллели здесь все же не прямые). Второй касается информационной изоляции, которая также может в ряде случаев свидетельствовать о нарушении статьи 3 Конвенции. Здесь можно попробовать использовать для обоснования практику, касающуюся наложения строгих ограничений на коммуникацию с другими особо опасных преступников и террористов. Правда, Европейский Суд по правам человека преимущественно отказывается признать такие нарушения, но во всяком случае содержательно рассматривает дела на предмет нарушения статьи 3 Конвенции. Конечно, Вы не лишены полностью доступа к какой-либо информации и общению с другими. В частности, Вы можете читать книги, смотреть телевизор, слушать радио, общаться по меньшей мере с посещающими Вас защитниками (а возможно и другими людьми). С другой стороны, Вы не являетесь особо опасным террористом. Поэтому невозможность общения по телефону с кем бы то ни было, отправки какой-либо корреспонденции кому бы то ни было, а также – с учетом роли интернета в современном обществе – пользованию интернетом вполне можно пытаться в сложившейся ситуации, принимая во внимание длительность наложенных ограничений, признать по меньшей мере унижающим достоинство обращением (особенно за счет очень жестких ограничений, практически без исключений). К сожалению, практики признания подобных нарушений (и даже в принципе рассмотрения подобных жалоб) применительно к лицам, находящимся под домашним арестом, у Европейского Суда по правам человека нет. Я проанализировал абсолютно всю практику, касающуюся домашнего ареста, в отношении всех стран. Собственно, Страсбургский Суд почти никогда даже не рассматривал случаев таких жестких ограничений. Лишь однажды по одному из дел он «с сожалением отметил», что человек находится под домашним арестом в 24-часовом режиме. Однако это продолжалось недолго, поэтому Европейский Суд по правам человека не стал заострять на этом свое внимание. По другому делу в отношении Литвы он также отмечал в качестве положительного фактора то, что вскоре после введения 24-часового домашнего ареста мера пресечения была откорректирована и лицу, в частности, позволили прогулки по два часа в день, а также посещение определенного продуктового магазина около дома. Конечно, все это следует использовать так или иначе при аргументации. Однако ни о каком прямом доказывании со ссылками на сложившуюся практику речи, повторюсь, не идет.

Что касается нарушений статей 8 и 10, то в данном случае без сомнения речь идет о вмешательстве и в право на уважение личной жизни и корреспонденции, и в право на получение информации за счет установления тотальных ограничений на пользование практически любыми средствами связи/коммуникации. Тут вполне применима практика, касающаяся наложения подобных ограничений на лиц, содержащихся в психиатрических клиниках (т.к. в отношении заключенных под стражу и даже отбывающих наказание в виде лишения свободы подобные ограничения обычно не применяются; да, они не свободно могут пользоваться телефоном или отправлять письма (про интернет следует говорить отдельно), но все же о тотальном запрете речи не идет, в отличие от ряда случаев, касающихся психически больных). Однако вмешательство – это не нарушение, а только необходимый его элемент (без вмешательства нет нарушения, но само по себе оно нарушение не образует). Нарушения статьи 8 и (или) 10 Конвенции образует вмешательство, осуществленное в отсутствие закона (или с его явным нарушением, либо в том случае, когда закон не защищает от произвола, например, за счет чрезвычайно расплывчатых формулировок и вольного применения), в отсутствие допустимой цели (такого рода нарушения почти никогда не констатируются, т.к. обе эти статьи допускают ограничения, исходя из огромного числа целей, по меньшей мере одна из которых всегда подходит к конкретной ситуации), а также с нарушением баланса между интересами общества, оправдывающими наложение ограничений, и интересами лица, который им подвергается. О нарушении закона в Вашем случае вести речь невозможно, т.к. УПК РФ четко и определенно разрешает накладывать те ограничения, которые на Вас наложены. По указанными выше причинам речи об отсутствии цели вмешательства тоже не идет. Остается только баланс, т.е. наиболее субъективный элемент теста на проверку наличия нарушения.  Другими словами, речь идет об обосновании нарушения, заключающегося в чрезвычайной жесткости и продолжительности наложенных ограничений, «простым языком» с отсылками к лишь косвенно подходящей практике Страсбургского Суда (кстати, никакой практики, касающейся ограничений в доступе к интернету у него в принципе нет, т.е. не только применительно к домашнему аресту, а вообще (не считая одной коммуницированной (по статье 10 Конвенции) жалобы, касающейся доступа к интернету заключенного, которая пока Европейским Судом по правам человека не рассмотрена); с одной стороны это плохо, т.к. на практику невозможно сослаться, с другой стороны хорошо, т.к. этим можно привлечь внимание к жалобе).

Наконец, возможность обоснования нарушения статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции наименьшая по сравнению даже с весьма небольшими возможностями обоснования других нарушений. Более того, в принципе вести речь о нарушении этого права можно лишь в том случае, если Вы являетесь собственником 100% долей в уставном капитале организации. Никакой практики, касающейся подобных нарушений, у Европейского Суда по правам человека нет даже близко. Лишь однажды он рассмотрел жалобу на Литву, которая касалась, в частности, запрета работать, наложенного на лицо, помещенное под домашний арест. Однако это была жалоба на нарушение статьи 8 Конвенции (в связи с тем, что заявитель утверждал о невозможности в связи с этим зарабатывать деньги и кормить семью) и Европейский Суд по правам человека отказал в ее удовлетворении в соответствующей части без особых рассуждений, просто указав, что, исходя из обстоятельств дела, ограничения были вполне адекватными. Применительно же к статье 1 Протокола N 1 к Конвенции проблемы возникают уже в части доказывания того, что в право на уважение Вашей собственности государством в принципе осуществлено вмешательство (по своей сути конструкция статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции аналогична конструкциям статей 8 и 10 Конвенции, но применительно к ним, как я писал выше, никаких проблем с обоснованием вмешательства нет). Обосновать вмешательство здесь проблематично по той причине, что в принципе суд на деятельность организации не накладывал никаких ограничений. Другими словами, суд не запрещал Вам сложить с себя полномочия руководителя и назначить нового, находящегося на свободе. И я едва ли взялся бы убеждать Страсбургский Суд в том, что это невозможно сделать на основе лишь заявления одного из сотрудников о том, что он опасается принимать на себя управленческие функции, боясь преследования. Даже если пытаться обосновать, что руководить организацией абсолютно некому, а Вы осуществлять руководство не можете, в результате чего сложилась практически уникальная ситуация, когда последствием действий государства, не имеющим никакого отношения к наложению на деятельность организации каких-либо запретов и, соответственно, непосредственного вмешательства в право на уважение ее имущества (которое является Вашим, если организацией владеете Вы), фактически косвенно было осуществлено вмешательство в право на уважение имущества (организации и, соответственно, Вашего), обоснование собственно нарушения представляется не менее проблематичным, т.к. Вам вменяют совершение преступлений, которые прямо связаны с деятельностью этой организации, причем фактически совершенным Вами в качестве ее руководителя. Другими словами, Вы требуете позволить Вам вернуться к осуществлению именно той деятельности, расследование предположительно преступного характера которой в настоящее время осуществляется. Я практически не могу представить себе такого юридического и фактического обоснования, при котором в подобной ситуации даже наложение прямого запрета на осуществление Вами этой деятельности (а косвенно он, конечно, наложен через помещение Вас под домашний арест) могло бы нарушить статью 1 Протокола N 1 к Конвенции. И поэтому единственно, в чем я вижу здесь малейшую, буквально микроскопическую зацепку в плане возможности попытки разумного обоснования нарушения статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции – это обвинение государства именно в том, что запрет наложен не прямо, а косвенно, в результате чего суды смогли в принципе избежать оценки ситуации на предмет адекватности наложенных на организацию, ее и, соответственно, Ваше имущество ограничений. Другими словами, речь идет о процессуальных, процедурных гарантиях статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. Чтобы было понятно, о чем идет речь, приведу пример из другой области. Например, если человек заявляет, что его пытали в полиции, то он может подать жалобу, во-первых, собственно на пытки как таковые (в содержательном аспекте), а также – при наличии соответствующих оснований – на то, что расследование на национальном уровне его заявления о применении к нему пыток не было эффективным. При этом Страсбургский Суд может отказаться признавать собственно пытки (например, по причине отсутствия достаточных доказательств применения таковых), но при этом признать, что расследование действительно не было эффективным, т.е. признать нарушение процессуальной, процедурной гарантии (в данном случае – права на эффективное расследование заявления о пытках). Применительно же к собственности можно вести речь о том, что за счет неявного, непрямого вмешательства в право на уважение собственности суды смогли избежать в принципе необходимости соблюдения каких бы то ни было процедурных гарантий, в т.ч. не стали содержательно рассматривать соответствующие аргументы, высказанные Вами и Вашими защитниками. Но это очень, очень слабая позиция. И, повторюсь, она предполагает, что Страсбургский Суд в принципе согласится собственно с тем, что имело место фактическое вмешательство в право на уважение собственности. Поэтому я пишу об этом нарушении скорее для полноты картины.

Никаких признаков других нарушений прав, гарантированных Конвенцией и Протоколами к ней, в представленных Вами документах не усматривается.

Это письмо написано как обращение к лицу, о правах которого идет речь, т.к. я все же предполагаю, что, независимо от того, с кем я фактически переписываюсь, в конечном счете оно адресовано ему.

С уважением,
Олег Анищик

 

[ответы на дополнительные вопросы]

Здравствуйте!

Что касается Вашего уточнения о том, что Вы владеете 100% долей в уставном капитале организации, то это имеет определенное значение, но сказать, что эта информация критическим образом влияет на оценку перспектив жалобы, невозможно.

Применительно к обоснованию нарушений статьи 5 Конвенции и статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции это имеет разное значение.

Применительно к обоснованию нарушения статьи 5 Конвенции то обстоятельство, что в результате применения к Вам домашнего ареста страдают интересы организации, деятельность которой фактически заблокирована, важно, т.к. это добавляет еще одну «гирьку» на ту сторону «весов», на которых должны взвешиваться интересы общества, стоящие за применением к Вам домашнего ареста (расследование преступления и защита тем самым прав и интересов других лиц), и Вашими интересами. То есть речь идет о соблюдении того самого баланса, о котором я писал Вам и который применим едва ли не к любому праву, гарантированному Конвенцией и Протоколами к ней. В данном случае речь о том, что при указанном «взвешивании» интересов Ваш имущественный интерес должен, во-первых, в принципе приниматься во внимание, а во-вторых, ему должен придаваться соответствующий вес. Сам по себе имущественный интерес очевиден – если принадлежащая Вам организация не функционирует надлежащим образом, она теряет деньги, а т.к. организация принадлежит Вам, деньги теряете Вы. Но, конечно, само по себе это никоим образом не означает, что применение к Вам домашнего ареста в принципе невозможно. Это, повторюсь, лишь вопрос о том, учтено ли это обстоятельство в принципе национальными судами, а если да (никаких признаков того, что это так, нету), то учтено ли оно должным образом. Другими словами, владение Вами 100% долей в уставном капитале лишь усиливает Ваш имущественный интерес (имеющий здесь значение, наряду с интересом находиться на свободе и интересом пользоваться презумпцией невиновности), противостоящий интересам общества.

Что же касается нарушения статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции, то если Вы в принципе решите подавать жалобу в Европейский Суд по правам человека и, в частности, решите, что она, среди прочего, должна касаться нарушения статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции, о котором я писал ранее, то владение 100% долей в уставном капитале организации могло бы иметь значение, принимая во внимание, что это дает Вам формальную возможность обратиться в Европейский Суд по правам человека от своего имени с жалобой на нарушения, допущенные в отношении организации. Но здесь я просто рекомендовал бы подать жалобу от имени организации, если ничто этому не препятствует. Да, из общего правила, в соответствии с которым жалобу на нарушение имущественных прав организации может подать только сама эта организация, имеются исключения. В случаях, когда физическое лицо владеет 100% долей в уставном капитале организации (или 100% акций), Европейский Суд по правам человека неоднократно признавал возможность рассмотрения жалобы, поданной этим лицом от своего собственного имени, даже если фактически речь шла о нарушении прав организации, которой в соответствии с национальным законодательством принадлежит имущество, о нарушении права на которое идет речь, т.е. когда жертвой предполагаемого нарушения является организация, а не заявитель (см., например, пункты 53-54 Постановления Европейского Суда по правам человека по делу «Губиев против России» (Gubiyev v. Russia, жалоба N 29309/03) от 19 июля 2011 года). На всякий случай обращаю внимание, что речь идет не о нарушении Вашего права собственности на организацию – никакого вмешательство в таковое государство не осуществляло – а о косвенном вмешательстве государства в право самой организации на уважение ее имущества (хотя в конечном счете это имущество является Вашим, формально оно принадлежит организации, являющейся самостоятельным субъектом права, в т.ч. права на обращение с жалобой в Европейский Суд по правам человека). Однако практике Страсбургского Суда известны и исключения из этого исключения, т.е. случаи, когда без всяких пространных разъяснений он отказывался рассматривать по существу жалобу на нарушения имущественных прав организации, поданную собственником и даже единоличным органом управления (в российской терминологии) этой организации от своего собственного имени, просто указывая, что ничто не свидетельствует о невозможности обращения организации в Страсбургский Суд от своего собственного имени (пусть даже жалоба в этом случае все равно была бы подписана тем же самым физическим лицом). См., например, пункты 57-58 Постановления Европейского Суда по правам человека по делу «Чангов против бывшей Югославской Республики Македония» (Cangov v. the former Yugoslav Republic of Macedonia, жалоба N 14419/03) от 24 февраля 2011 года. Повторюсь, что позиция по статье 1 Протокола N 1 к Конвенции в Вашем случае самая слабая. Да, тут есть о чем говорить, можно выдвинуть ряд аргументов, но далеко не все то, о чем Вы ведете речь (в т.ч. говорите в судах, в частности, через защитников), действительно свидетельствует о нарушении статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. Например, Вы указываете на то, что Вам необходимо подавать множество исков от имени организации, представлять ее интересы в арбитражных судах, а делать все это невозможно из-за домашнего ареста. Однако это крайне сомнительный аргумент. И в жалобу в таком виде я включать бы его ни в коем случае не стал. Никто не запрещает Вам выдать адвокату (юристу) доверенность на представительство интересов организации в судах (или принять соответствующего юриста на работу). Подписать все необходимые документы Вы можете, находясь под домашним арестом (во всяком случае, Вы никогда не заявляли об обратном). Конечно, этот аргумент далеко не единственный и, безусловно, целый ряд действий руководитель организации может осуществить только лично и никак не может осуществить, находясь дома. Но здесь нужна конкретика. Эти действия нужно прямо называть. И показывать, что тут действительно есть о чем говорить, т.е. это не просто софизм и голословные утверждения (Страсбургский Суд очень любит конкретику).

Что касается того факта, что свидетели, заявившие о давлении, не работают в Вашей организации, то само по себе это значения не имеет. Значение имеют два отдельных факта: работают ли свидетели по делу в возглавляемой Вами организации (в результате чего Вы, находясь на свободе, можете посредством этого оказывать на них давление) и есть ли доказательства того, что на свидетелей по делу в принципе оказывается давление. То есть свидетели, на которых уже фактически – согласно доказательствам – оказывается (оказывалось), по мнению следствия и суда, давление, не обязательно должны совпадать со свидетелями-работниками Вашей организации, на которых Вы, находясь на свободе, можете оказать давление, чтобы сделать вывод о том, что последние находятся под угрозой такого давления (а их показания под угрозой изменения) и положить это в основу вывода о необходимости избрания/продления меры пресечения в виде домашнего ареста.

Что касается Вашего вопроса, с которого Вы начали свое письмо, то я с удовольствием ответил бы на него, если бы понимал, что означает хорошая, средняя или плохая вероятность выигрыша, то есть какая вероятность соответствует, например, хорошей, как она вычисляется и чем отличается от средней или плохой.

Я, в первую очередь, оцениваю вероятность (причем не выигрыша, а рассмотрения жалобы по существу) как нулевую или отличную от нулевой. Вот, например, вероятность рассмотрения по существу Вашей жалобы на нарушение статьи 1 Протокола N 4 к Конвенции нулевая, а вероятность рассмотрения жалобы на нарушения других прав, о которых я написал, не нулевая.

Применительно к делам-клонам просчитать вероятность рассмотрения жалобы по существу (а иногда и выигрыша) возможно. Но в Вашем случае речь не идет о деле-клоне. Дело-клон – это дело, касающееся фактических обстоятельств, признание которых нарушением практически не вызывает сомнений, т.к. у Европейского Суда по правам человека выработана достаточно однозначная практика на этот счет. Применительно к России клоновыми считаются жалобы на чрезмерно длительное (более года) неисполнение вступившего в силу судебного решения в пользу лица, когда ответственность за его неисполнение действительно несет государство (например, именно оно в лице своих должностных лиц, органов или организаций, за которые оно несет ответственность, и является ответчиком-должником), жалобы на отмену в порядке надзора вступивших в законную силу судебных решений в пользу лица (без исполнения или с поворотом исполнения), жалобы на явно бесчеловечные, унижающие достоинство или пыточные условия содержания под стражей в СИЗО (там есть достаточно четкие критерии, касающиеся количества квадратных метров на человека, вентиляции, освещения, температуры, устройства мест общего пользования и т.д., которые в определенной совокупности почти однозначно свидетельствуют о каком-то из этих трех нарушений). Делами-клонами в последнее время стали даже некоторые дела, касающиеся проблем в Чечне, т.к. выработана уже огромная практика. Конечно, я веду речь только об обоснованных, явно обоснованных жалобах по клоновым делам. В Вашем же случае дело не только не клоновое, но и выводы о наличии признаков нарушений далеки от очевидных.

Следует понимать в принципе процедуру разбирательства по жалобам в Европейском Суде по правам человека. При поступлении жалоба (конечно, если она зарегистрирована, т.е. по форме соответствует предъявляемым требованиям, в отношении которых в конце прошлого года Секретариат особо ожесточился, т.к. это помогает ему избавиться от ряда жалоб, просто отказав в их регистрации (правда, там тоже есть свои исключения); применительно к российским жалобам в результате только этого в 2011 году было зарегистрировано почти на 2 тысячи жалоб меньше, чем в 2010, хотя общее число подаваемых в Европейский Суд по правам человека жалоб неуклонно растет из года в год) попадает в фильтрационный механизм (речь о жалобах, подаваемых с середины 2009 года; раньше никакого фильтрационного механизма не было, хотя были просто другие проблемы). Это означает, что жалоба попадает к юристам Секретариата, которые решают, не является ли она явно неприемлемой или вызывающей серьезные сомнения в приемлемости. Сразу оговорюсь, что необоснованные жалобы также считаются неприемлемыми, т.к. никакого деления на неприемлемые и необоснованные нет. Причем выражение «явно необоснованная» жалоба в принципе не всегда имеет отношение к «явной необоснованности». Известно немало случаев, когда Большая Палата Европейского Суда по правам человека признавала жалобу «явно необоснованной». Если бы «явная необоснованность» в этом смысле действительно означала, что жалоба явно необоснованна, то у нее не было бы никаких шансов попасть в Большую Палату в принципе, т.к. для этого нужно, чтобы либо сначала Палата из 7 Судей приняла решение по жалобе по существу (и это ни в коем случае не было решение о ее явной необоснованности, т.к. в этом случае производство по жалобе прекратилось бы), либо Палата уступила свою юрисдикцию Большой Палате сразу, т.е. отказалась от дела, что в принципе возможно только в случае, когда дело поднимает серьезные вопросы, касающиеся толкования и применения Конвенции (что мало похоже на «явную необоснованность»). А чтобы дело попало в Палату, оно должно миновать Секретариат и Комитеты (а не сегодняшний день еще и единоличных Судей), которые все должны согласиться с тем, что жалоба не является, по сути, явно необоснованной. Поэтому это все птичий язык. «Явно необоснованными» называются и жалобы, не имеющие отношения к конвенционным правам, и жалобы, имеющие к ним отношение, в т.ч. весьма обоснованные, в которых Европейский Суд по правам человека не усматривает или не хочет усматривать по тем или иным причинам нарушений, но не хочет принимать об этом решение при рассмотрении по существу, предпочитая избавиться от жалобы на более раннем этапе, что возможно только посредством признания ее «неприемлемой» как «явно необоснованной». В любом случае на фильтрации юристы должны решить, куда отправлять жалобу. Если она признана явно неприемлемой или вызывающей серьезные сомнения в приемлемости, она уходит единоличным Судьям, а это значит, что почти со 100% вероятностью она будет официально объявлена неприемлемой. Единоличные Судьи жалоб не читают. Они вообще их не видят, но ориентируются только на предложения юристов Секретариата, причем предложения высказываются не по отдельным жалобам, а по пакетам жалоб, которые могут включать сотни таковых. В прошлом году единоличные Судьи вышли на рекорд, признав (их работает на этом 20 человек) неприемлемыми порядка 47000 жалоб, затратив на это 20% своего рабочего времени. Т.е. 47000 жалоб были объявлены неприемлемыми примерно за 8000 человеко-часов, что дает примерно 10 человеко-минут на одну жалобу.

Поэтому цель хорошей жалобы – пробраться через фильтрационный механизм и попасть на рассмотрение Судьями по существу (не единоличными, т.к. они не рассматривают жалобы по существу, а в Вашем случае и не комитетом из трех Судей, т.к. комитеты рассматривают только клоновые дела; Вам нужно пробраться в Палату из 7 Судей). Если это произошло, то там начинается совсем другое дело. Жалоба далее почти не имеет смысла (хотя она ограничивает предмет разбирательства, т.е. оно не может выйти за ее пределы, хотя эти пределы при этом могут интерпретироваться), т.к. начинается обмен сторонами, т.е. заявителем и государством-ответчиком, письменными отзывами, которые фактически заменяют собой судебное разбирательство в традиционном смысле. Заявитель подает свой письменный отзыв после отзыва властей, которые пишут его, ориентируясь на жалобу и вопросы Секретариата Страсбургского Суда. Соответственно, здесь уже понятно, и что именно заинтересовало Европейский Суд, и что именно думают по этому поводу власти. Поэтому отзыв значительно отличается от жалобы.

Но сейчас мы ведем речь о жалобе и о том, в чем ее цель. В частности, о том, что ее целью вовсе не является ни выигрыш, ни влияние на Судей, которые ее даже не видят. Ее цель – произвести впечатление на юриста Секретариата, чтобы он не выбросил дело единоличному Судье, что делается с 90% российских жалоб. Я уже писал, что в немалой степени причина этого состоит в том, что Страсбургский Суд в любом случае не смог бы содержательно рассмотреть более 10% российских жалоб, учитывая их огромное количество и ресурсы Европейского Суда по правам человека. Однако, с другой стороны, по моей собственной оценке (а я проанализировал в той или иной степени сотни дел) более двух третей российских жалоб действительно абсолютно явно неприемлемы. Следовательно, примерно 20% жалоб, которые имеют некоторые шансы на успех, все же уходят в урну. И моей задачей является представление такого рода жалоб в наилучшем свете, уменьшение шансов таких жалоб пойти в урну, изложение нарушений на языке практики Европейского Суда по правам человека, понятной юристам Секретариата, которые могут потратить на каждую жалобу не так много времени. Но при этом нужно понимать, что эти 20% жалоб не находятся в равных условиях с теми 10% жалоб, которые на сегодняшний день рассматриваются Европейским Судом по правам человека по существу (а конкурируют они именно с ними, т.к. каждая из в некоторой степени перспективных жалоб из указанных 20%, уходящих в урну, хочет занять место одной из жалоб, идущих на рассмотрение по существу). Например, с рядом жалоб конкурировать просто невозможно, они в любом случае будут рассмотрены по существу. В частности, это касается жалоб-клонов, в которых речь идет о нарушениях ключевых, основных прав (на жизнь, не подвергаться пыткам), а также жалоб известных людей (они рассматриваются по существу, даже когда жалобы очень, очень низкого качества). Я могу сделать только то, что я могу сделать. Я могу интерпретировать факты наилучшим образом, подобрать максимально подходящую практику Страсбургского Суда, сделать жалобу читабельной с точки зрения юристов Секретариата. Но не более того.

Я прямо написал Вам в предоставленной оценке, что ни о каких явных нарушениях и высокой вероятности успеха (т.е. высокой вероятности перехода жалобы на стадию рассмотрения по существу) речи не идет даже близко. Напротив, нарушения необычные, практики, которая касалась бы непосредственно таких случаев, нет. То есть ни о каком деле-клоне речи не идет. Дел, не являющихся клонами, Страсбургский Суд в принципе может рассмотреть не более нескольких десятков в год, т.к. они требуют очень много ресурсов. Применительно к России по последней опубликованной статистике соотношение рассматриваемых по существу дел-клонов и дел, не являющихся клонами, примерно 9:1. То есть, принимая во внимание общее количество рассматриваемых по существу жалоб против России, речь идет примерно о полутора-двух десятках неклоновых дел в отношении России в год, которые Европейский Суд по правам человека действительно может рассмотреть по существу. И вот за одно из этих 15-20 мест, которые имеются каждый год, и должна бороться Ваша жалоба. Я и могу лишь помочь юристам Секретариата рассмотреть в жалобе потенциал, повлиять на их желание заниматься ей, т.к. уже многие вещи «за них» сделаны, ситуация проанализирована, четко изложена, избавлена от незначащих фактов и воды, соотнесена с практикой Страсбургского Суда и – что немаловажно – представлена как интересная.

Надеюсь, все это дает Вам требуемое представление о Ваших шансах. Если что-то в написанном непонятно, пожалуйста, задайте соответствующие вопросы, и я попытаюсь на них ответить.

С уважением,
Олег Анищик

Возможность комментирования заблокирована.