Результаты оценки: подготовлена жалоба в ЕСПЧ.
Здравствуйте!
Основным (и едва ли не единственным) нарушением в отношении Вашего мужа статьи 6 Конвенции, предусматривающей право на справедливое судебное разбирательство, является нарушение его права на допрос показывающего против него свидетеля (подпункт D пункта 3 статьи 6 Конвенции), а именно — У. Пусть Вас не смущает, что ее «обвинительные показания» были даны не в статусе свидетеля. Это не имеет значения, поскольку она все равно считается «свидетелем» в смысле подпункта D пункта 1 статьи 6 Конвенции (см., например, Постановление ЕСПЧ по делу «Дамир Сибгатуллин против России» (Damir Sibgatullin v. Russia, жалоба N 1413/05) от 24 апреля 2012 года (пункт 45)).
В соответствии с подпунктом D пункта 3 статьи 6 Конвенции лицо – по общему правилу – может быть признано виновным в совершении преступления лишь после того, как все доказательства, свидетельствующие против него, представлены в открытом судебном заседании с тем, чтобы сторона защита могла в рамках состязательного процесса реализовать свое право выдвинуть аргументы против них. Отступления от этого правила допустимы. Однако они не должны ущемлять прав стороны защиты, которой, опять-таки, по общему правилу, должна быть предоставлена возможность допросить свидетеля обвинения и поставить его показания под сомнение либо в процессе их дачи, либо впоследствии.
Из этого следуют два вывода.
Во-первых, неявка свидетеля, показания которого оглашаются и используются для обоснования вывода о виновности лица в совершении преступления, должна быть оправдана вескими причинами. При отсутствии подобного рода причин ЕСПЧ может признать нарушение в результате использования в целях обоснования вывода о виновности лица в совершении преступления показаний свидетеля, которого он не мог допросить, даже если эти показания не обладают большим доказательственным значением. При этом смерть лица признается, безусловно, веской причиной его неявки.
Во-вторых, права защиты могут быть ограничены в степени, несовместимой с требованиями статьи 6 Конвенции, если вывод о виновности лица в совершении преступления основан исключительно или в решающей степени на показаниях свидетеля, которого защита не имела возможности допросить или в отношении которого не могло быть реализовано право на то, чтобы он был допрошен на предварительном следствии или в судебном заседании. И хотя единственным – в указанном смысле – считается буквально единственное доказательство виновности лица в совершении преступления, это не означает, что показания свидетеля могут считаться единственным доказательством лишь при отсутствии в материалах дела каких бы то ни было других доказательств. Напротив, в деле, например, может быть значительное число доказательств, свидетельствующих о самом факте совершения преступления, но не о причастности к нему лица, которому предъявлено обвинение в его совершении, в результате чего показания свидетеля, прямо указывающего на это лицо как на совершившее преступление, будут считаться единственным доказательством в указанном выше смысле (см., например, Постановление ЕСПЧ по делу «Карпенко против России» (Karpenko v. Russia, жалоба N 5605/04) от 13 марта 2012 года (пункты 64—66)). Решающим же доказательство может считаться в том случае, если оно – будучи или, напротив, не будучи принятым во внимание – может повлиять на исход разбирательства по делу. В частности, показания свидетеля считаются решающими, если они представляют собой единственное прямое доказательство, даже когда в материалах дела при том также имеется ряд косвенных доказательств виновности лица в совершении преступления.
В случае Вашего мужа можно попытаться обосновать, что показания У. не просто определяли исход разбирательства по предъявленному Вашему мужу уголовному обвинению, но и были единственным доказательством его виновности, принимая во внимание как всю доказательственную базу обвинения (ее необходимо расписать, проанализировать, разложить попунктно), а также то, что кроме показаний У. хотя бы косвенно о виновности Вашего мужа свидетельствуют только показания В., которая неоднократно их меняла и достоверность каких-либо показаний которой вызывает очевидные сомнения, а также – весьма косвенно (через тот факт, что у У. в какой-то момент появилось много денег, что в принципе может свидетельствовать о получении их от Вашего мужа) – показания Ф. (о возврате долга) и М. (о 20 тысячах). При этом ЕСПЧ считает, что показания соучастника могут использоваться только для обоснования вывода о виновности самого этого соучастника (читайте об этом ниже). Поэтому данные в ходе предварительного расследования и оглашенные в судебном заседании обвинительные — по отношению к Вашему мужу — показания Е. я не учитываю (именно так поступает при анализе доказательств в подобном случае ЕСПЧ; см. пункт 66 названного выше Постановления по делу Карпенко). В любом случае, определенно имеется возможность обосновать, что показания У. имеют по меньшей мере решающее значение.
Кстати, протокол судебного заседания (т.8 л.д. 85), к сожалению, вероятно, содержит ошибку: государственный обвинитель согласно нему не заявляет ходатайства об оглашении показаний У. (не считая показаний, зафиксированных в протоколе очной ставки с Вашим мужем), однако при этом стороны разбирательства обсуждают вопрос об оглашении ее показаний, суд удовлетворяет ходатайство государственного обвинителя в этой части, а затем он фактически оглашает ее показания (т. 8 л.д. 86). Поэтому здесь следует вести речь о том, что в протоколе судебного заседания действительно ошибочно не отражено полностью содержание ходатайства государственного обвинителя. Защитники Вашего мужа, к счастью, возражают против оглашения ее показаний (если бы они этого не сделали, это означало бы отказ от права допросить У.). Также отдельно следует оговориться о том, что – в отличие от показаний У., оглашенных стороной обвинения, — ее показания, оглашенные по ходатайству защитника (т. 8 л.д. 86; оно же, надо полагать, повторно заявлено и снова удовлетворено – л.д. 88), не являются обвинительными (она отказалась от дачи показаний), т.е. ходатайство об их оглашении не свидетельствует о том, что защита отказалась от права допроса У. относительно ее показаний, свидетельствующих против Вашего мужа.
При этом само по себе использование показаний свидетеля, которого защита не имела возможности допросить, даже когда они являются единственным или решающим доказательством, не противоречит требованиям статьи 6 Конвенции. Однако использование такого рода показаний должно быть соответствующим образом компенсировано.
При оценке того, компенсировано ли ограничение прав защиты в подобной ситуации, должны быть проанализированы меры, предпринятые национальным судом с целью обеспечения справедливой и надлежащей оценки достоверности этих показаний. Как указывает ЕСПЧ, использование таких показаний – принимая во внимание их доказательственное значение – в целях обоснования вывода о виновности лица в совершении преступления возможно только в том случае, если установлена надлежащая степень их достоверности. Но сама по себе возможность заявить о недостоверности оглашенных показаний свидетеля не представляется достаточной для вывода о компенсировании ограничений, наложенных на права стороны защиты.
При этом когда речь идет о показаниях единственного непосредственного свидетеля предполагаемого преступления, против которых защита по очевидной причине не может выдвинуть показаний каких-либо других свидетелей соответствующих событий, и показания этого единственного свидетеля не подтверждаются достаточно весомыми косвенными доказательствами виновности лица в совершении преступления, лишение защиты возможности допросить такого свидетеля, по мнению ЕСПЧ, представляет собой нарушение статьи 6 Конвенции (см. Постановление Большой Палаты ЕСПЧ по делу «Ал-Хавайя и Тейери против Соединенного Королества» (Al-Khawaja and Tahery v. the United Kingdom, жалобы NN 26766/05 и 22228/06) от 15 декабря 2011 года (пункты 162—165)). В некотором смысле ситуация аналогична, когда речь идет о показаниях единственного свидетеля обвинения, когда других свидетелей нет.
Таким образом, в случае Вашего мужа можно вести речь о том, что ограничения прав защиты в связи с невозможностью допросить в судебном заседании У., показания которой имеют столь большое значение, в нарушение статьи 6 Конвенции никак не компенсированы.
Однако тут есть проблема. Она заключается в том, что право допрашивать показывающих против лица свидетелей в принципе может быть реализовано им не только в ходе непосредственно судебного разбирательства, но и на предварительном следствии, в рамках очной ставки, в то время как очная ставка между Вашим мужем и У. была проведена, более того, согласно протоколу очной ставки участникам было, в частности, предложено задать вопросы друг другу, и таких вопросов было задано немало, Ваш муж участвовал в следственном действии вместе со своим защитником (т. 4 л.д. 94—108). Более того, в протоколе не зафиксирован отвод следователем каких-либо вопросов защитника, соответствующих замечаний защитника в протоколе также не содержится. Все это говорит в пользу отсутствия нарушения, т.к. защите была предоставлена возможность допросить У. и, соответственно, тем самым ограничение ее прав, вызванное невозможностью допросить У. в судебном заседании, отчасти было компенсировано.
Применительно к этой проблеме остается лишь использовать аргументацию, схожую с изложенной в пунктах 68—69 названного выше Постановления ЕСПЧ по делу Карпенко. В них ЕСПЧ пришел к выводу, что право на допрос свидетелей обвинения, показания которых были оглашены в судебном заседании без их непосредственного допроса, не было реализовано в рамках проведенных с ними в ходе предварительного расследования очных ставок, принимая во внимание, что свидетель ранее уже привлекался к ответственности за дачу ложных показаний и – вот это важно с точки зрения дела Вашего мужа – имеются основания полагать, что показания свидетеля были получены от него под давлением (тут следует приводить жалобу У., адресованную в прокуратуру, которую защита безуспешно пыталась приобщить к материалам дела – см. т. 8 ст. 86; соответственно, если я правильно понимаю, в представленных Вами материалах этого документа нет, поэтому в случае необходимости подготовки жалобы хотелось бы получить его).
Однако применительно к этому нарушению есть и еще одна проблема. Дело в том, что в соответствии с требованиями пункта 1 статьи 35 Конвенции перед обращением с жалобой в ЕСПЧ заявитель должен исчерпать внутригосударственные (внутренние) средства правовой защиты от изложенных в ней нарушений. Причем это не означает, что, подав жалобу на приговор – лично и (или) через защитников – заявитель исчерпывает тем самым внутренние средства правовой защиты от любых возможных нарушений прав на справедливое судебное разбирательство. Он исчерпывает их только в отношении тех нарушений, о которых идет речь в жалобах. Поскольку смысл требования об исчерпании внутригосударственных средств правовой защиты заключается в том, что заявитель должен предоставить национальным властям – в случае Вашего мужа – суду кассационной инстанции – возможность признать и исправить нарушение до обращения с жалобой на него в ЕСПЧ. Никаких претензий к оглашению показаний У. в кассационных жалобах Вашего мужа и его защитников ни прямо, ни косвенно не предъявляется.
Тут возможны два пути решения этой проблемы. Во-первых, можно утверждать, что в России нет внутренних средств правовой защиты от такого рода нарушений. Если таковых не существует, то никакой необходимости исчерпывать их быть не может. Внутреннее средство правовой защиты – это по определению такое средство, которое и теоретически, и практически может привести к признанию и исправлению нарушения в случае обращения к нему (речь не о собственно исправлении в каждом конкретном случае, а именно о возможности исправления). Внутреннего средства правовой защиты нет, если в результате подачи жалобы на него таковая в принципе ни теоретически, ни практически не может быть удовлетворена. Соответственно, применительно к этому нарушению — и с учетом положений статьи 285 УПК РФ и отсутствия в УПК РФ, а также сложившейся практики его применения норм, свидетельствующих о возможности отказа в удовлетворении ходатайства государственного обвинителя об оглашении показаний умершего лица, которого защита не имела возможности допросить в судебном заседании, на том основании, что такие показания являются единственными обвинительными или во всяком случае определяющими исход разбирательства по делу, в связи с тем, что ограничение права защиты на допрос этого лица не может быть компенсировано надлежащим образом, — можно вести речь о том, что внутренних средств правовой защиты от него нет, что подтверждается, в частности, мотивировкой суда при удовлетворении ходатайства государственного обвинителя (т. 8 л.д. 85). Кроме того, можно говорить о том, что защита сделала в суде первой инстанции то единственное, что можно было сделать в такой ситуации: выступила против оглашения показаний, обратила внимание на то, что они даны без разъяснения ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Во-вторых, в качестве альтернативы можно говорить о том, что отчасти соответствующую претензию по существу предъявил в своей дополнительной кассационной жалобе другой осужденный – Е. (т. 8 л.д. 231), и, соответственно, суду второй инстанции была дана возможность признать и исправить это нарушение, которой он не воспользовался, и ничто не свидетельствует о том, что если бы аналогичную претензию в своих жалобах высказали Ваш муж и (или) его защитники, суд кассационной инстанции поступил бы иначе (речь идет об аргументации, схожей по своему существу с изложенной в Постановлении Большой Палаты ЕСПЧ по делу «D. H. и другие против Чехии» (D.H. and Others v. the Czech Republic, жалоба N 57325/00) от 13 ноября 2007 года).
Также можно попробовать акцентировать внимание на том, что суд не имел возможности наблюдать за процессом дачи показаний У., чтобы самостоятельно оценить их достоверность, исходя из ее поведения (речь, например, не идет о воспроизведении видеозаписи с ее показаниями). В принципе ЕСПЧ признает это значимым фактором (см. Постановление ЕСПЧ по делу «Владимир Романов против России» (Vladimir Romanov v. Russia, жалоба N 41461/02) от 24 июля 2008 года (пункт 105)). При том здесь можно обратить внимание и на то, что речь идет о суде присяжных, которые, в отличие от профессионального судьи, могут воспринимать оглашенные показания без необходимой (дополнительной по сравнению с показаниями, данными непосредственно в судебном заседании) тщательностью, в т.ч. применительно к оценке их достоверности.
Более того, в данном случае речь идет об оглашении и использовании в качестве обвинительных показаний, в отношении которых отсутствуют какие-либо гарантии их достоверности, т.к. они даны У. в статусе подозреваемой и обвиняемой, без предупреждения об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. На этом стоит отдельно акцентировать внимание. Мало того, это можно попытаться представить как отдельное, самостоятельно нарушение.
Однако сразу скажу, что прямо в таком виде ЕСПЧ подобного нарушения никогда не признавал. Существует Постановление по делу «Владимир Романов против России» (Vladimir Romanov v. Russia, жалоба N 41461/02) от 24 июля 2008 года, из которого следует, что показания предполагаемого соучастника совершения преступления могут быть использованы только с целью обоснования вывода о виновности в совершении преступления того лица, которое дало их, но не других лиц, что объясняется отсутствием гарантий достоверности таких показаний, за ложность которых указанное лицо не несет ответственности. Причем ЕСПЧ утверждает, что это правило сформулировано в Решении Комиссии по правам человека по делу «M.H. против Соединенного Королевства» (M.H. v. The United Kingdom, жалоба N 28572/95) от 17 января 1997 года. Однако это не так. В таком виде в указанном Решении это правило даже близко не сформулировано. Оно сформулировано собственно в Постановлении по делу Владимира Романова. Но и этим Постановлением такого рода нарушение не признавалось, т.к. фактические обстоятельства этого дела имеют к подобным нарушениям лишь косвенное отношение. По другим делам – в отношении каких бы то ни было государств, в т.ч. России, – ЕСПЧ к настоящему времени такого рода нарушения также не признавал. Хотя он несколько раз ссылался на Постановление по делу Владимира Романова в соответствующей части, это делалось не для обоснования указанного нарушения. Впрочем, все это не мешает заявить об этом нарушении и надеяться на его признание, учитывая, что оно касается единственного обвинительного доказательства (в указанном выше смысле).
Хотя тут, конечно, также возникает проблема с исчерпанием внутригосударственных средств правовой защиты, применительно к этому нарушению тем более следует говорить об отсутствии таковых (и аккуратно напоминать, что защита в заседании суда первой инстанции сделала все возможное, обратив внимание на то, что показания У. не имеют гарантий достоверности, поскольку она не подлежала ответственности за дачу заведомо ложных показаний; аккуратно, т.к. этот аргумент, к сожалению, не был повторен ни в одной из поданных кассационных жалоб).
Кратко напишу, почему не усматриваю признаков ряда других нарушений, речь о которых идет в кассационных жалобах.
Касательно отказа в постановке перед присяжными дополнительных вопросов, т.к. они являются частью второго вопроса, который перед ними был поставлен, что защитники сами признали, удостоверив это своей подписью (т.8 л.д.1).
Касательно оглашения показаний М., т.к. его показания не являются ни единственными, обосновывающими вывод о виновности, ни даже определяющими такой вывод. При этом в принципе о нарушении права на справедливое судебное разбирательство в связи с оглашением его показаний говорить можно, т.к., по мнению ЕСПЧ, как я уже писал выше, при отсутствии достаточных оснований для оглашения показаний свидетеля (а в данном случае все признаки того, что они отсутствуют) оглашение таковых представляет собой нарушение, независимо от значимости этих показаний, и лишь при наличии достаточных оснований ЕСПЧ анализирует, были ли таковые значимыми, а если да, то было ли компенсировано надлежащим образом ограничение прав защиты на допрос свидетеля. Однако даже признание такого нарушения ЕСПЧ может практически не привести к пересмотру дела именно по той причине, что российские суды посчитают, что показания М. не могли повлиять на мнение присяжных, т.е. на исход судебного разбирательства, поскольку о виновности именно Вашего мужа в совершении преступления не свидетельствуют. Впрочем, при очень большом желании об этом нарушении также можно написать, но я не рекомендовал бы отвлекать внимание от действительно серьезных нарушений, касающихся показаний У.
Что касается оглашения показаний Х., о чем в своей дополнительной кассационной жалобе пишет защитник Вашего мужа адвокат О., то в данном случае имел место отказ от права на его допрос, поскольку согласно протоколу судебного заседания (т.8 л.д. 61; претензий к правильности отражения хода заседаний к протоколу в этой части никто, судя по представленным материалам, не предъявлял) другой защитник Вашего мужа – адвокат Н. согласился с оглашением его показаний. Более того, там же указано, что другие защитники поддержали позицию Н., при том, что в заседании в качестве защитника принимала участие и О.
Касательно слов председательствующего во вступительном слове, зафиксированных в протоколе судебного заседания, т.к. с огромной вероятностью это просто техническая ошибка (в результате изготовления протокола на основе протокола другого дела), и как верно заметил Верховный Суд РФ, ранее защита соответствующих претензий не предъявляла, т.е. ее претензии с высокой степенью вероятности основаны лишь на протоколе, в котором сделана опечатка (а не на том, что они это действительно слышали в заседании).
Касательно Р., т.к. он не принимал участия в вынесении вердикта, на что справедливо указал Верховный Суд РФ, и, соответственно, не мог повлиять на исход судебного разбирательства.
Касательно замены присяжного N 3 на запасного я не вижу никаких проблем, т.к., судя по отсутствию замечаний со стороны защиты непосредственно в судебном заседании, действительно имела места техническая ошибка в протоколе. Во всяком случае, в своих кассационных жалобах защитники ссылаются только на протокол судебного заседания, но не на то, что именно К., а не Щ. фактически была введена в основной состав. Более того, решение о выбытии К. именно как запасного заседателя опять-таки подтверждает, что именно Щ., а не она была введена в основной состав и в протоколе действительно была допущена ошибка.
Касательно отлучения присяжных в туалет я также не вижу проблем, т.к. это обстоятельство не подтверждено приставом и конвойным, на которых ссылались защитники (а больше они ни на что не ссылались).
При самом благоприятном исходе, т.е. в случае признания ЕСПЧ нарушений статьи 6 Конвенции дело может быть пересмотрено по новым обстоятельствам (одним из которых считается признание ЕСПЧ нарушений Конвенции). Однако Вам следует понимать, что ЕСПЧ перегружен жалобами. Более 90% всех жалоб против России признается неприемлемыми на первом же этапе разбирательства. На сегодняшний день ЕСПЧ избавляется от своих завалов (у него скопилось порядка 107 тыс. жалоб, а пару лет назад их число переваливало за 150 тысяч) преимущественно за счет российских жалоб. И он будет делать это еще не менее двух лет, чтобы войти в нормальный режим работы. Таковая цена сохранения его юрисдикции, которая была бы урезана, если бы он самостоятельно не предпринял кардинальных и вызывающих ряд сожалений мер, направленных на уменьшение количества ожидающих рассмотрения жалоб, которые все еще активно реализуются. Все это Вы должны учесть, принимая для себя решение об обращении в ЕСПЧ. И Вы также должны понимать, что ни о каких радужных перспективах речи не идет. Некоторая возможность обоснования нарушений усматривается, но это никоим образом само по себе не гарантирует, что Страсбургский Суд действительно заинтересуется делом Вашего мужа.
