Результаты оценки: перспектив обращения в ЕСПЧ не усматривается, однако заказчик попросил предоставить мотивированное обоснование этого вывода.
Здравствуйте!
Положения статьи 13 Конвенции, гарантирующей право на внутреннее, т.е. внутригосударственное, средство правовой защиты, признаются ЕСПЧ общей нормой по отношению к положениям статьи 6 Конвенции, считающимся специальной нормой, а потому за редкими исключениями, не имеющими отношения к Вашему делу (чрезмерная длительность судебного разбирательства и (длительное) неисполнение вступивших в законную силу судебных актов), в принципе неприменимы к праву на справедливое судебное разбирательство, т.к. в случае конкуренции между общей и специальной нормами применяется специальная (см., например, пункт 110 Постановления ЕСПЧ по делу «Камасински против Австрии» (Kamasinski v. Austria, жалоба N 9783/82) от 19 декабря 1989 года). Соответственно, право на внутренние средства правовой защиты, гарантированное статьей 13 Конвенции, не могло быть нарушено, поскольку оно неприменимо.
О том, что статья 13 Конвенции не гарантирует права на обжалование решений, принятых судом первой инстанции, см., например, Постановление ЕСПЧ по делу «Менешева против России» (Menesheva v. Russia, жалоба N 59261/00) от 09 марта 2006 года (пункт 105). Такое право гарантировано лишь статьей 2 Протокола N 7 к Конвенции, но она применима лишь в случае вынесения судом первой инстанции решения по существу предъявленного лицу уголовного обвинения. Т.е. к Вашему делу она неприменима.
При этом гарантии статьи 6 Конвенции охватывают разбирательства в судах вышестоящих – по отношению к первой – инстанций, если обращение в них предусмотрено – как в России – национальным законом и речь не идет об обжаловании окончательных (res judicata) судебных актов. Соответственно, разбирательство в суде апелляционной инстанции, пусть статья 13 Конвенции и не имела к нему никакого отношения, все же охватывалось гарантиями статьи 6 Конвенции (в отношении кассации этот вопрос на сегодняшний день остается спорным, однако ответ на него и неважен, т.к. в любом случае не усматривается признаков нарушений права на справедливое судебное разбирательство, о чем написано ниже). Это означает, что суд апелляционной инстанции (и, возможно, кассационной) в принципе мог нарушить статью 6 Конвенции, т.к. она распространялось на разбирательство в них, но не мог нарушить статью 13 Конвенции, т.к. она содержит общую норму по отношению к специальной норме, содержащейся в статье 6 Конвенции, исключающей – по этой причине – применение статьи 13.
Что касается предполагаемых нарушений статьи 6 Конвенции, то здесь я пойду с другой стороны. Пункт 1 статьи 35 Конвенции требует, чтобы перед обращением в ЕСПЧ были использованы все доступные и эффективные внутригосударственные средства правовой защиты от возможно допущенных нарушений. Соответственно, если Вы считаете, что судом первой инстанции были допущены какие-либо нарушения права на справедливое судебное разбирательство и от этих нарушений в принципе существуют эффективные средства правовой защиты, т.е. такие нарушения и теоретически, и практически могут быть признаны и исправлены на национальном уровне, Вы должны были заявить об этих нарушениях в апелляционной жалобе и (или) в заседании суда апелляционной инстанции (повторюсь, что в отношении того, относится ли обращение в суд кассационной инстанции к внутренним средствам правовой защиты на сегодняшний день определенности нет, поэтому я рассматриваю в качестве такового только обращение в суд апелляционной инстанции; при этом я в любом случае не усматриваю признаков нарушений статьи 6 Конвенции ни судом первой инстанции, ни судом апелляционной инстанции, а потому применительно к Вашему делу практически неважно, является ли обращение в суд кассационной инстанции внутренним средством правовой защиты).
Соответственно, анализ дела на предмет перспектив обращения в ЕСПЧ с жалобой на нарушение статьи 6 Конвенции фактически ограничен содержанием Вашей апелляционной жалобы и протокола судебного заседания суда апелляционной инстанции (в части аргументов с Вашей стороны, которые за рамки апелляционной жалобы фактически не выходят). Конечно, их можно отчасти интерпретировать, но если в них явно – ни в какой разумной интерпретации – не идет речь о каких-то нарушениях, то даже если признаки таковых усматриваются, то это не имеет значения с точки зрения возможности обращения с соответствующей жалобой в ЕСПЧ, т.к. внутренние средства правовой защиты от них не исчерпаны, т.е. жалоба не отвечает по меньшей мере этому критерию приемлемости. Конечно, исключение составляют случаи, когда эффективных средств правовой защиты от нарушения нет. Но это очень трудно доказать, принимая во внимание огромные полномочия суда апелляционной инстанции. В любом случае, по Вашему делу я не усматриваю признаков нарушений, от которых не было бы внутренних средств правовой защиты.
Что касается содержания Вашей апелляционной жалобы, то Ваши претензии касаются, во-первых, заключения экспертов (ряд претензий), во-вторых, выводов суда, которые, по Вашему мнению, не соответствуют части правильных выводов экспертов, в-третьих, отказа допросить Е. Других претензий я в жалобе не усматриваю.
При этом Вы не оспариваете, что принятие решения по этому делу требовало обращения к специальным медицинским познаниям. Напротив, Вы сами акцентируете на этом внимание. То есть Вы понимаете – и сами подчеркиваете это – что суд не мог принять решение в отсутствие заключения экспертов по соответствующим вопросам. Причем выводы суда должны соответствовать такому заключению. Из этого следует, что если с заключением экспертов есть какие-то проблемы, которые препятствуют его использованию указанным образом (по меньшей мере в части), то не может быть никаких других вариантов, кроме назначения и проведения новой экспертизы. Это могло бы быть не так, если бы выводы экспертов содержали лишь небольшие неточности, которые можно было бы устранить допросом экспертов или эксперта. Однако Вы предъявляете к заключению претензии иного рода. В частности, Вы утверждаете, что в нем в нарушение требований закона не приведены ссылки на использованную литературу (причем это претензия к заключению в целом, фактически даже к той части, с которой Вы согласны по существу), а самое главное, что в нем не содержится ответа на один из важнейших вопросов – о наличии или отсутствии косвенной причинной связи.
Причем все эти недостатки заключения, конечно, проявились не с принятием решения судом первой инстанции, они должны были быть очевидны раньше, когда заключение было представлено, то есть еще в процессе рассмотрения дела судом первой инстанции.
Соответственно, принимая во внимание, что имеющееся заключение было, по Вашему мнению, ущербным по меньшей мере в части установления (неустановления) косвенной причинной связи, а суд никогда не принял бы решение о ее наличии без заключения, в котором она была бы констатирована, единственным вариантом исправить эту ущербность было назначение и проведение новой экспертизы. Допрос одного из экспертов никоим образом исправить эту ущербность не мог. В апелляционной жалобе Вы не пишете прямо, что важного мог бы Е. сообщить суду. Однако Вы написали об этом в кассационной жалобе: речь о 16-м вопросе, т.е. о косвенной причинно-следственной связи. Вместе с тем, что бы ни показал Е., это могло бы в самом лучшем случае потребовать назначения и проведения новой экспертизы. Поскольку судье необходимы специальные познания, зафиксированные именно в заключении эксперта. И если суд не мог опираться в своих выводах по вопросу о косвенной причинно-следственной связи на имеющееся заключение, он должен был получить новое. Обосновать же необходимость получения нового заключения по данному вопросу можно было и без показаний Е. И без них Вы вполне аргументировано указываете, что ответа на заданный экспертам вопрос о косвенной связи в заключении нет. Чтобы понять это, не нужно обладать никакими медицинскими познаниями. И тот факт, что Вы пишете об этом в своих жалобах без ссылок на соответствующие показания Е., которые так и не были им даны, равно как без ссылок на что бы то ни было еще, подтверждает это: это очевидный вывод. Вместе с тем Вы не требовали назначения и проведения новой экспертизы. Т.е. фактически отказались от соответствующего права. Поэтому винить в том, что экспертиза не была проведена, некого. Не требовали Вы ее и в суде второй инстанции. И не предъявляли никаких претензий в связи с тем, что она не была назначена и, соответственно, проведена.
То обстоятельство, что, по Вашему мнению, изложенному в заседании суда апелляционной инстанции, если я его правильно понял, судам было достаточно интерпретировать имеющееся заключение эксперта, чтобы прийти к выводу о наличии косвенной связи (хотя это, по моему мнению, противоречит тому, что Вы говорили в заседании далее о неготовности дела к разрешению по существу), не означает, что суды были обязаны интерпретировать имеющееся заключение в отсутствие соответствующего явного вывода, ответа на соответствующий прямо поставленный перед экспертами вопрос (подвопрос), а тем более интерпретировать именно таким образом, о котором Вы ведете речь. Никакого права на определенную интерпретацию доказательств статья 6 Конвенции не гарантирует. Кроме того, повторюсь, как следует из протокола судебного заседания суда кассационной инстанции, Вы сами прямо признали, что «на данной стадии» дело вообще не может быть решено по существу, т.к. не разрешен вопрос о косвенной причинно-следственной связи (л.д. 236).
Более того, как справедливо указали суды обеих инстанций, с чем Вы также согласились, это Вы должны были доказать наличие косвенной причинно-следственной связи. Однако, по мнению судов, сделать это не смогли. Судам нужно было заключение экспертов по этому вопросу, что прямо следует из постановки перед ними соответствующего вопроса, эксперты на него не ответили, Вы это сами прямо признали, но, несмотря на это, не заявили требование о проведении новой экспертизы. Соответственно, я не вижу оснований предъявлять судам в связи с этим какие-либо претензии.
По изложенным выше причинам отказ сначала от вызова и допроса, а затем – в суде второй инстанции – от допроса Е. ни о каких нарушениях права на справедливое судебное разбирательство также не свидетельствует. Статья 6 Конвенции не предусматривает права на вызов и (или) допрос любых свидетелей (в широком смысле, включающем лиц в любом процессуальном статусе), которых хочет вызвать и (или) допросить сторона процесса. Поэтому как таковой отказ в удовлетворении ходатайства о вызове и (или) допросе любого свидетеля, которого хочет вызвать и (или) допросить сторона процесса, не может представлять собой нарушения ее права на справедливое судебное разбирательство. Право на вызов и допрос любого свидетеля не гарантировано даже применительно к разбирательства по уголовным обвинениям подпунктом D пункта 3 статьи 6 Конвенции, хотя многие, ознакомившись с его текстом, ошибочно считают иначе (см., например, Постановление Европейского Суда по правам человека по делу «Энгель и другие против Нидерландов» (Engel and Others v. the Netherlands, жалоба N 5100/71) от 8 июня 1976 года (пункт 91)). Статья 6 Конвенции гарантирует лишь право на вызов и допрос свидетелей на условиях состязательности и равенства сторон. То есть ни одна сторона процесса не должна ставиться в неблагоприятную позицию по отношению к другой стороне, что может в некоторых случаях быть вызвано отказом в предоставлении возможности допросить ключевого, критического — с точки зрения значимости его потенциальных показаний — свидетеля и, как следствие, надлежащим образом представить свою позицию по делу. Однако, с учетом написанного выше, я не усматриваю оснований для вывода о критическом или определяющем исход разбирательства значении показаний Е. Во всяком случае, я не вижу, чтобы Ваша сторона разбирательства представила судам соответствующие аргументы. Повторюсь, отсутствие в заключении экспертов вывода о косвенной причинно-следственной связи очевидно без привлечения для выяснения этого лица, обладающего специальными познаниями.
Что касается оставшейся претензии, сформулированной в апелляционной жалобе, то, во-первых, это утверждение: «согласно [выводам экспертов] диагностическая лапароскопия, с учетом отрицательной динамики в состоянии пациента, должна была быть проведена 12 мая 2012 года», — является весьма вольной интерпретацией написанного на странице 38 заключения. Там написано: «Наличие дальнейшей отрицательной клинической динамики 12-13.05.2012 г. <…> требовало проведения диагностической лапароскопии». Как Вы видите, тут указано сразу, через дефис два дня. И из написанного прямо не следует, что лапароскопия должна была проводиться именно 12 числа. Равным образом я не усматриваю основания для подобного утверждения, если основывать его на слове «только» во фразе: «была проведена только 13.05.2012 г.». Этого слова просто недостаточно для столь серьезного вывода. Что касается сделанного постфактум вывода о давности перитонита, то он сам по себе не указывает на то, что перитонит должен был стать очевиден для тех, кого Вы обвиняете, именно 12 мая, пусть даже 12 мая уже наблюдалось ухудшение состояния. Кроме того – и это даже намного важнее – ЕСПЧ считает, что оценка доказательств относится к юрисдикции национальных судов. Сам он вообще доказательства по делу в том смысле, в котором это делают национальные суды, т.е. применительно к предмету разбирательства на национальном уровне, не оценивает и не переоценивает, а оценку, данную национальными судами, подвергает сомнению только в случае явного произвола или при наличии признаков нарушений такой оценкой конкретных прав, составляющих в своей совокупности право на справедливое судебное разбирательство. ЕСПЧ оценивает все разбирательство в целом, в т.ч. то, каким образом суд оценил доказательства, на предмет наличия признаков нарушений таких прав. Я не усматриваю никаких признаков произвола в связи с указанным выводом суда, равно как признаков нарушения им в связи с этим каких-либо конкретных прав, гарантированных статьей 6 Конвенции. Речь идет о разнице между Вашей интерпретацией заключения и не лишенной оснований интерпретации его судами. При том, что за национальными судами признается преимущественное право интерпретации законов, доказательств, фактов. Соответственно, я не усматриваю признаков ни игнорирования выводов экспертов, ни несоответствия этих выводов показаниям лиц со стороны ответчиков, которые являются доказательствами, которые в принципе вполне могли быть использованы судом для обоснования его выводов. Добавлю, что судом «четвертой инстанции» ЕСПЧ не является, т.е. не рассматривает и не пересматривает дело по существу. Т.е. доказываться перед ним, какое решение суды должны были бы принять, исходя из Вашей интерпретации законов, фактов, доказательств, фактически бессмысленно.
В запросе оценки перспектив Вы также написали про предполагаемую зависимость и пристрастность суда. Однако то, о чем Вы пишете, может быть лишь следствием возможной пристрастности, но не доказательством наличия таковой. Судья может быть глуп и необразован и именно по этой причине принять решение, которое предположительно не соответствует нормам права и доказательствам. Именно поэтому такое решение может быть как следствие пристрастности, так и следствием чего-то еще. И, соответственно, пристрастность не доказывает. Она должна быть обоснована совершенно отдельно. Анализ ситуации на предмет предполагаемой пристрастности суда подразумевает, по мнению ЕСПЧ, применение двух подходов – объективного и субъективного (см, например, Постановление ЕСПЧ по делу «Пьерсак против Бельгии» (Piersack v. Belgium, жалоба N 8692/79) от 01 октября 1982 года, где это было сформулировано впервые (пункт 30)). Объективный подход предназначен для определения того, имеются ли достаточные сомнения в беспристрастности суда, основанные на обстоятельствах дела, не связанных с конкретным поведением судьи (судей). Судя по тому, о чем Вы написали, об этом речи не идет, т.к. Ваши претензии касаются действий (поведения, решения) конкретных судей. Субъективный же подход призван как раз выявить пристрастность конкретного судьи, о которой могут свидетельствовать, например, те или иные его высказывания. Однако ничто в материалах дела о пристрастности судей не свидетельствует. Более того, ЕСПЧ признает национальный суд субъективно пристрастным в чрезвычайно редких случаях, поскольку исходит из презумпции его беспристрастности, опровергнуть которую можно только с помощью очень весомых доказательств наличия предубеждения. В любом случае условием обращения в ЕСПЧ с соответствующей жалобой является предъявление претензий, касающихся предполагаемой пристрастности судов, на национальном уровне, то есть исчерпание внутригосударственных средств правовой защиты от предположительно имевшего место нарушения (см., например, Решение ЕСПЧ по вопросам приемлемости жалобы «Сутягин против России» (Sutyagin v. Russia, жалоба N 30024/02) от 08 июля 2008 года). Я не усматриваю признаков этого. В частности, я не вижу, чтобы Вы заявили судьям отвод на основании их предполагаемое пристрастности или иным образом подняли вопрос о ней. На каком основании Вы ведет речь о зависимости судей от кого-то, мне тем более непонятно. Никаких доказательств зависимости от кого-либо я не усматриваю. И, опять-таки, не усматриваю признаков исчерпания внутренних средств правовой защиты от некоей предполагаемой зависимости судей.
Что касается предполагаемых фальсификаций протоколов судебных заседаний, то я не усматриваю ссылок на это в Ваших жалобах. Вы представили лишь замечания на протокол. Надо полагать, в их удостоверении Вам было отказано. Но при этом впоследствии в апелляционной и кассационной жалобе никаких претензий по этому поводу Вами не предъявляется, ссылок на то, что предположительно было неправильно зафиксировано, нет. Соответственно, не усматривается как признаков значимости этих замечаний – поскольку Вы на них прямо не ссылаетесь в жалобах по существу – ни признаков надлежащего исчерпания внутренних средств правовой защиты от возможных нарушений.
В протоколе судебного заседания суда апелляционной инстанции я не усматриваю каких-либо новых претензий, которые не были бы сформулированы в апелляционной жалобе. Претензии, сформулированные в ней, не свидетельствуют о нарушении статьи 6 Конвенции. О любых иных возможных нарушениях в судах заявлено не было, следовательно, в отношении них в любом случае не были исчерпаны внутренние средства правовой защиты и говорить о них бессмысленно. Никаких отдельных нарушений, которые были бы допущены судом апелляционной инстанции, в отношении которых нет внутренних средств правовой защиты, если допустить, что к таковым не относится обращение в суд кассационной инстанции (что, как я уже писал, спорно), я в любом случае не усматриваю.
Соответственно, я не усматриваю никаких перспектив обращения с жалобой в ЕСПЧ.
