Обзор практики Верховного Суда РФ 3 (2016): решения ЕСПЧ

ОБЗОР СУДЕБНОЙ ПРАКТИКИ ВЕРХОВНОГО СУДА РФ
№ 3 (2016)

(утвержден Президиумом Верховного Суда РФ 19 октября 2016 года,
опубликован 24 октября 2016 года)

(Извлечения)

ПРАКТИКА МЕЖДУНАРОДНЫХ ДОГОВОРНЫХ ОРГАНОВ

 <…>

В сфере административных правоотношений

 <…>

Практика Европейского Суда по правам человека

Постановление Европейского Суда по правам человека (далее – также Европейский Суд, Суд) по жалобе № 66252/14 «Андрей Лавров против России» (вынесено и вступило в силу 1 марта 2016 г.).

Заявитель жаловался на то, что власти не провели соответствующего медицинского обследования для того, чтобы ответить на три поставленных Европейским Судом вопроса, и, тем самым, нарушили указание Европейского Суда о применении обеспечительной меры в соответствии с правилом 39 Регламента Суда, нарушив право заявителя на подачу индивидуальной жалобы.

Европейский Суд отметил, что согласно статье 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (далее – также Конвенция) «…Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются воздерживаться от любого действия или бездействия, которые могут препятствовать осуществлению права на подачу индивидуальной жалобы, и данное положение неоднократно заявлялось как основополагающее в конвенционной системе» (п. 31 постановления).

Суд подчеркнул, что «…несоблюдение государством-ответчиком обеспечительной меры влечет за собой нарушение права на подачу индивидуальной жалобы» (п. 32 постановления).

Европейский Суд отметил, что «…цель проведения двух медицинских освидетельствований, результаты которых были изложены в указанных отчетах [Медицинские отчеты, предоставленные Властями], заключалась в том, чтобы сравнить заболевание заявителя с исчерпывающим перечнем заболеваний, установленных Постановлением Правительства [Постановление Правительства Российской Федерации № 54 от 6 февраля 2004 года «О медицинском освидетельствовании осужденных, представляемых к освобождению от отбывания наказания в связи с болезнью»], и чтобы можно бы гарантировать его освобождение. Ни разу во время обследований врачи тюремной больницы не оценили состояние здоровья заявителя независимо от указанного перечня и не определили, требовало ли его заболевание, учитывая текущее проявление, характер и продолжительность болезни, перевода заявителя в специализированную больницу. Эксперты также не уделили внимания вопросу качества медицинской помощи, оказываемой заявителю во время его нахождения в исправительном учреждении, или оценке условий его содержания» (п. 38 постановления).

Европейский Суд пришел к выводу, что «…государство не выполнило обеспечительную меру, указанную Судом в настоящем деле в соответствии с правилом 39 Регламента Суда, в нарушение обязательства в соответствии со статьей 34 Конвенции» (п. 40 постановления).

Заявитель также жаловался на то, что во время отбывания наказания он был лишен возможности получать эффективную медицинскую помощь, что поставило его жизнь под угрозу и стало причиной сильных физических и моральных страданий в нарушение гарантий, предусмотренных статьей 3 Конвенции.

Суд отметил, что «…минимальная степень жестокого обращения подразумевает причинение реальных телесных повреждений или интенсивных физических и нравственных страданий. Тем не менее, даже при их отсутствии, в тех случаях, когда обращение унижает или оскорбляет человека, обнаруживая неуважение к его или ее человеческому достоинству или его принижение, либо вызывает у человека чувство страха, тоски или неполноценности, способные сломить моральное и физическое сопротивление лица, оно может быть охарактеризовано как унижающее достоинство и подпадающее под запрет, предусмотренный статьей 3 Конвенции» (п. 51 постановления).

Европейский Суд подчеркнул: «…государство должно гарантировать, что лицо содержится под стражей в условиях, совместимых с его человеческим достоинством, и что метод и способы исполнения меры лишения свободы не подвергают лицо страданиям и тяготам такой степени, что они превышают неизбежную степень страданий, присущих содержанию под стражей, и что охрана здоровья и благополучия лица надлежащим образом обеспечивается» (п. 52 постановления).

Суд также отметил, что «…Власти должны обеспечить своевременность и правильность постановки диагноза и назначения лечения, а также, если это обусловлено характером заболевания, регулярный и систематический контроль, включающий комплексную терапию, направленную на адекватное лечение заболеваний заключенного или предотвращение осложнений» (п. 53 постановления).

Суд пришел к выводу, что «…заявителю не была предоставлена жизненно необходимая с учетом его заболеваний медицинская помощь. Он не проходил курс лечения от рака, а предоставляемое ему медицинское наблюдение было недостаточным для поддержания его здоровья. Тщательная оценка его состояния не проводилась. Медперсонал тюремной больницы не предпринял никаких шагов, связанных с быстрым прогрессированием заболевания заявителя. Суд выражает свою обеспокоенность в связи с выводами суда первой инстанции, который, несмотря на явное доказательство обратного, включая справки, выданные лечащим тюремным врачом, пришел к заключению, что заявителю была предоставлена надлежащая медицинская помощь…[О]тсутствие полноценного и надлежащего медицинского лечения подвергло заявителя длительным психологическим и физическим страданиям и представляло собой оскорбление его человеческого достоинства. Непредоставление Властями необходимой медицинской помощи заявителю, таким образом, представляло собой бесчеловечное и унижающее достоинство обращение в целях статьи 3 Конвенции» (пп.61-62 постановления).

Постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе № 30575/08 «Ивко против России» (вынесено 15 декабря 2015 г., вступило в силу 2 мая 2016 г.).

Заявитель жаловался на то, что власти не приняли никаких мер для защиты его здоровья и благополучия и не предоставили ему надлежащую медицинскую помощь в нарушение статьи 3 Конвенции.

Интересы заявителя были представлены его гражданской женой. Европейский Суд отметил, что «[в] рассматриваемом деле представленные доказательства однозначно свидетельствуют о наличии близких отношений между заявителем и [гражданской женой], которые могут быть приравнены к «семейным отношениям» (п. 69 постановления).

Суд установил, что «..заявитель заразился гепатитом С и лечился от туберкулеза задолго до своего задержания в октябре 2007 года. Это свидетельствует о том, что заявитель принадлежал к категории заключенных, которым необходима особая медицинская помощь для предотвращения повторного заболевания туберкулезом. В 2009 году у заявителя произошел рецидив туберкулеза…, а спустя несколько лет он умер от туберкулеза во время отбывания наказания. Все эти обстоятельства, в своей совокупности, свидетельствуют о наличии достаточно серьезных доказательств непредоставления ему надлежащей медицинской помощи. Тот факт, что в соответствующий период времени заявитель находился под контролем власти и, следовательно, был особенно уязвим, позволяет переложить бремя доказывания на власти государства- ответчика. И государство-ответчик должно было доказать, что власти приняли все необходимые меры для защиты здоровья и благополучия заявителя путем оказания ему надлежащей медицинской помощи» (п. 102 постановления).

Европейский Суд пришел к выводу, что «[во] время лишения свободы заявитель не получал полноценного, эффективного и понятного лечения имеющихся у него заболеваний, и с учетом непредоставления ему надлежащей медицинской помощи Суд приходит к выводу о причинении заявителю длительных нравственных и физических страданий, унижающих его человеческое достоинство. Непредоставление властями необходимой медицинской помощи заявителю представляло собой бесчеловечное и унижающее достоинство обращение в значении статьи 3 Конвенции» (п. 111 постановления).

Заявитель также утверждал, что в его распоряжении не было эффективного средства правовой защиты в отношении нарушения его прав на защиту от жесткого обращения с ним в соответствии со статьей 13 Конвенции.

Европейский Суд установил, что «представленные заявителем документы…свидетельствуют о его обращении с жалобами в прокуратуру…, а также о рассмотрении его жалоб Управлением Федеральной службы исполнения наказаний… Соответственно, заявитель пытался привлечь внимание властей к состоянию своего здоровья. Этого факта самого по себе во многих случаях достаточно, чтобы Суд отклонил возражение властей о неисчерпании внутригосударственных средств правовой защиты» (п. 85 постановления).

Суд пришел к выводу, что «…предложенное властями средство правовой защиты не являлось эффективным средством правовой защиты, которое могло бы быть использовано для предотвращения предполагаемых нарушений или их прекращения с предоставлением заявителю надлежащего и достаточного возмещения в связи с его жалобами в соответствии со статьей 3 Конвенции… [Б]ыло допущено нарушение статьи 13 Конвенции» (п. 87-88 постановления).

<…>

В сфере гражданско-процессуальных отношений

Практика Европейского Суда по правам человека В ряде постановлений Европейского Суда (№ 18451/04 «Долбин против России», № 23304/05 «Коновалова против России», №№ 34248/05, 46745/06 и 28424/07 «Шапкин и другие против России», № 2982/05, 5991/05, 9546/05 и 24130/06 «Шурыгина и другие против России», №№ 47032/06, 6415/07, 39249/08 и 39251/08 «Кулюк и другие против России», №№ 22419/05, 26493/06 и 41910/06 «Климова и другие против России», №№ 36299/03, 14222/04, 15030/04, 36581/04, 1407/05, 2071/05 и 24618/05 «Коваленко и другие против России») было установлено нарушение ст. 6 Конвенции и ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции в связи с несоблюдением принципа правовой определенности ввиду отмены в порядке надзора и по вновь открывшимся обстоятельствам вынесенных в пользу заявителей и вступивших в законную силу судебных постановлений о перерасчете выплат в возмещение вреда здоровью в связи с ликвидацией последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС, о перерасчете пенсии, установлении процента утраты трудоспособности и возмещении вреда в связи с реабилитацией, о взыскании стоимости автомобилей по целевым расчетным чекам, а также о перерасчете трудовых пенсий.

Суд установил, что «…решения российских судов были отменены в порядке надзора исключительно на основании неправильного применения положений материального права нижестоящими судами… [Н]есогласие одной из сторон с оценкой, сделанной судами первой и апелляционной инстанций, в отсутствие грубых нарушений судебного производства не является существенным и веским основанием для отмены вступившего в силу и обязательного для исполнения судебного решения, а также для возобновления разбирательства по иску заявителей (п. 16 постановления Коваленко против России).

Европейский Суд также подчеркнул, что «…ни отмена вступивших в силу и подлежащих исполнению решений национальных судов, ни предполагаемое непредоставление заявителем исполнительных документов в соответствующие органы не является основанием для длительного неисполнения решений» (п. 30 постановления Коваленко против России).

В сфере уголовных и уголовно-процессуальных правоотношений

<…>

Постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе № 47143/06 «Роман Захаров против России» (вынесено и вступило в силу 4 декабря 2015 г.).

Заявитель жаловался, что система тайного прослушивания мобильных телефонных разговоров в России не соответствовала требованиям статьи 8 Конвенции.

Европейский Суд отметил: «…заявитель в настоящем деле заявлял, что имело место вмешательство в его права в результате скорее лишь существования законодательства, допускающего тайное прослушивание разговоров по мобильному телефону, и риска быть подвергнутым мерам контроля, чем в результате применения какой-либо конкретной меры прослушивания в отношении него» (п. 163 постановления).

Суд также установил, что «…оспариваемое законодательство ввело в действие систему тайного наблюдения, при которой разговоры по мобильному телефону любого лица, пользующегося услугами российских операторов мобильной телефонной связи, могут быть прослушаны даже без уведомления о наблюдении. В этом смысле рассматриваемое законодательство напрямую затрагивает всех пользователей услуг мобильной телефонной связи» (п. 175 постановления).

Европейский Суд подчеркнул, что «…ссылка на «предсказуемость» в контексте прослушивания коммуникаций не может нести тот же смысл, что и во многих других областях. Предсказуемость в особом контексте мер тайного наблюдения, таких как прослушивание разговоров, не может означать, что гражданин должен уметь предвидеть, когда власти, скорее всего, прослушают его переговоры, чтобы он смог соответствующим образом скорректировать свое поведение. Однако, именно тогда, когда полномочия, которыми наделена исполнительная власть, осуществляются в тайне, риск произвола становятся очевиден. Поэтому чрезвычайно важно существование четких, подробных правил прослушивания телефонных разговоров, особенно, когда используемые технологии все более совершенствуются. Национальное законодательство должно достаточно четко указывать гражданам на обстоятельства и условия, при которых государственные власти имеют право прибегнуть к какой-либо из таких мер» (п. 229 постановления).

Суд отметил, что «…так как осуществление на практике мер тайного наблюдения за переговорами не подлежит контролю со стороны заинтересованных лиц или широкой общественности, предоставление исполнительной власти или судье неограниченных дискреционных полномочий противоречило бы принципу верховенства права. Поэтому закон должен достаточно четко определять пределы и способы осуществления любых дискреционных полномочий, предоставленных компетентным органам для обеспечения человеку надлежащей защиты от произвола властей» (п. 230 постановления).

Суд установил, что «…надзор и контроль над мерами тайного наблюдения может возникать на трех стадиях: когда было вынесено постановление об осуществлении наблюдения, когда оно осуществлялось, или после того, как оно прекратилось» (п. 233 постановления).

Европейский Суд отметил, что «…приложения к Приказу № 70 [Министерства связи] [Приказ № 70 «О технических требованиях к системе технических средств для обеспечения функций оперативно-розыскных мероприятий на сетях электросвязи Российской Федерации», изданный Государственным комитетом Российской Федерации по связи и информатизации 20 апреля 1999 г., предусматривает, что оборудование, установленное операторами связи, должно соответствовать техническим требованиям, которые описаны в приложениях к Приказу], главным образом, описывают технические требования к оборудованию для прослушивания, которое должно быть установлено операторами связи. В то же время, требуя, чтобы рассматриваемое оборудование обеспечивало прямой доступ правоохранительных органов ко всем разговорам пользователей по мобильному телефону, и что правоохранительные органы не должны были регистрировать или записывать информацию о начатых ими прослушиваниях…[п]риложения к Приказу № 70 могут затронуть права пользователей на уважение частной жизни и корреспонденции. Поэтому Суд считает, что они должны быть доступны общественности» (п. 241 постановления).

Суд подчеркнул: «…и ФЗ об ОРД [Федеральный закон от 12 августа 1995 г. № 144-ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности»], и УПК РФ предусматривают, что телефонные и другие переговоры могут прослушиваться в связи с правонарушением средней тяжести, тяжким правонарушением или особо тяжким уголовным преступлением – то есть, правонарушением, за которое Уголовный кодекс Российской Федерации предусматривает максимальное наказание в виде тюремного заключения сроком более трех лет – которое было уже совершено, продолжается или задумано… Суд считает, что достаточно ясен характер правонарушений, которые могут привести к вынесению санкции о прослушивании. В то же время, он с озабоченностью отмечает, что российское законодательство разрешает прослушивание переговоров в отношении очень широкого круга уголовных преступлений, включая, например…карманные кражи» (п. 244 постановления).

Европейский Суд отметил «…отсутствие каких-либо разъяснений в российском законодательстве или установившейся судебной практике в отношении того, каким образом термины «лицо, которое может располагать сведениями об уголовном преступлении» и «лицо, которое может располагать сведениями, имеющими отношение к уголовному преступлению» должны применяться на практике» (п. 245 постановления).

Суд также отметил, что «…в дополнение к прослушиванию в целях предотвращения или выявления уголовных преступлений, ФЗ об ОРД также предусматривает, что телефонные или иные переговоры могут быть прослушаны вследствие получения информации о событиях или деятельности, угрожающей национальной, военной, экономической или экологической безопасности России…Но нигде в российском законодательстве не определено, какие именно события или деятельность могут считаться угрожающими таким видам безопасности» (п. 246 постановления).

Европейский Суд подчеркнул, что «…ФЗ об ОРД не дает никаких указаний на обстоятельства, при которых переговоры гражданина могут быть прослушаны ввиду событий или деятельности, угрожающих национальной, военной, экономической или экологической безопасности России. Он предоставляет властям практически неограниченные дискреционные полномочия при определении, какие события или действия представляют угрозу или являются достаточно серьезными для оправдания негласного наблюдения, тем самым создавая возможности для злоупотреблений» (п. 248 постановления).

Европейский Суд учел тот факт, что «…в России требуется получение предварительного судебного постановления, санкционирующего прослушивание. Такое судебное постановление может служить ограничением дискреционных полномочий правоохранительных органов в толковании общих терминов «лицо, которое может располагать сведениями об уголовном преступлении», «лицо, которое может располагать сведениями, имеющими отношение к уголовному преступлению», и «события или деятельность, угрожающие национальной, военной, экономической или экологической безопасности России», посредством соблюдения установленной судебной интерпретации терминов или установленной практики, чтобы удостовериться в наличии достаточных причин для прослушивания конкретных переговоров гражданина в каждом случае. Суд признает, что требование о вынесении предварительного судебного постановления является важной гарантией от произвола» (п. 249 постановления).

Суд установил, что «…что вполне резонно оставить общую продолжительность прослушивания на усмотрение соответствующих национальных властей, отвечающих за вынесение и продление судебных постановлений, санкционирующих прослушивание, при условии наличия достаточных гарантий, таких как четкое указание в национальном законодательстве периода времени, после которого истекает срок действия постановления о прослушивании, условий, при которых такое постановление можно продлить, и обстоятельств, при которых оно должно быть отменено» (п. 250 постановления).

Суд подчеркнул, что «…в то время как российское законодательство содержит четкие правила о длительности и продлении прослушивания, предоставляя достаточные гарантии против злоупотреблений, положения ФЗ об ОРД в отношении прекращения мер по наблюдению не предоставляют надлежащих гарантий против произвольного вмешательства» (п. 252 постановления).

Суд отметил, что «…суд, выдавший разрешение на прослушивание, не уполномочен наблюдать за его реализацией. Он не уведомляется о результатах прослушивания и не имеет полномочий по контролю над соблюдением требований постановления о разрешении на прослушивание. Также российские суды не имеют полномочий для осуществления общего надзора над прослушиванием. Судебный надзор сводится к начальной стадии выдачи разрешения. Последующее наблюдение доверено Президенту Российской Федерации, Парламенту, Властям, Генеральному прокурору Российской Федерации, и уполномоченному прокурору более низкого уровня» (п. 274 постановления).

Европейский Суд также подчеркнул, что «…в России лица, сообщения которых прослушивались, не уведомляются о данном факте ни в какой момент времени и ни при каких обстоятельствах. Следовательно, если в отношении субъекта прослушивания не будет возбуждено уголовное производство, и прослушанные данные не будут использованы в качестве доказательства, или если не произойдет утечка информации, рассматриваемое лицо никогда не узнает о том, что его разговоры прослушивались» (п. 289 постановления).

Суд пришел к выводу, что «…российские законоположения, регулирующие прослушивание разговоров, не предоставляют надлежащих и достаточных гарантий от произвола и риска злоупотребления, который присущ системе негласного наблюдения, и который особенно высок в системе, где службы безопасности и полиция имеют прямой доступ, за счет технических средств, ко всем разговорам по мобильным телефонам. В частности, обстоятельства, при которых органы государственной власти имеют право прибегнуть к мерам негласного наблюдения, не определены достаточно четко. Положения о прекращении негласного наблюдения не предоставляют достаточных гарантий от произвольного вмешательства. Национальное законодательство разрешает автоматическое сохранение явно не имеющей отношения к делу информации и не является достаточно четким в отношении обстоятельств, при которых материалы перехвата можно хранить и уничтожать после окончания судебного процесса. Порядок получения разрешения не способен гарантировать, что приказ о применении мер негласного наблюдения будет отдан только в случае «необходимости в демократическом обществе». Надзор за прослушиванием, как он организован на настоящий момент, не соответствует требованиям к независимости, полномочиям и компетенции, достаточным для осуществления эффективного и непрерывного контроля общественности и эффективности на практике. Эффективность средств правовой защиты подорвана отсутствием уведомления в любой момент прослушивания или достаточного доступа к документам, имеющим отношение к прослушиванию…Соответственно, имело место нарушение статьи 8 Конвенции» (пп. 302, 305 постановления).

Постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе № 68736/11 «Лыкова против России» (вынесено 22 декабря 2015 г., вступило в силу 2 мая 2016 г.).

Заявитель жаловалась, ссылаясь на статью 5 Конвенции, на то, что ее сын был лишен свободы в нарушение действующего национального законодательства.

Европейский Суд подчеркнул, что «…неприменение в отношении лица мер принуждения для обеспечения его явки не является однозначным критерием, позволяющим установить наличие или отсутствие факта лишения свободы» (п.78 постановления).

Суд установил, что «…Власти не предоставили доказательств того, что [сын заявителя] покидал отдел милиции в какой-либо момент времени, а также что мог сделать это по своему усмотрению…Таким образом, Суд считает, что заявитель был лишен свободы по смыслу статьи 5 Конвенции» (п. 78 постановления).

При этом Суд также указал на то, что «…Властям так и не удалось четко пояснить, какое именно предполагаемое обязательство [Власти ссылались на подпункт «b» пункта 1 статьи 5 Конвенции, в силу которого никто не может быть лишен свободы иначе как в случае законного задержания или заключения под стражу (ареста) лица за неисполнение вынесенного в соответствии с законом решения суда или с целью обеспечения исполнения любого обязательства, предписанного законом] было нарушено [сыном заявителя] до его задержания. В связи с тем, что иных оснований для лишения [сына заявителя] свободы Суду не было представлено, Суд полагает, что [сын заявителя] подвергся произвольному лишению свободы, поскольку его задержание не подпадало ни под один из случаев, перечисленных в пункте 1 статьи 5 Конвенции» (п. 81 постановления).

Далее заявитель жаловалась на то, что в ходе пребывания в отделе ее сын подвергся избиению со стороны сотрудников правоохранительных органов, при этом действия последних были направлены на получение от ее сына признательных показаний и в конечном итоге стали причиной его смерти. Заявитель также указывала на то, что по данному делу не было проведено какого-либо эффективного расследования.

Европейский Суд установил, что «…проведенные сотрудниками следственного отдела следственные действия были главным образом направлены на установление вредных привычек и связей [сына заявителя], а также его вымышленных суицидальных наклонностей…[Д]аже после возбуждения дела основной оставалась версия о внезапном самоубийстве [сына заявителя], в то время как иные варианты развития событий даже не рассматривались. В связи с этим, проведенное расследование не может рассматриваться как соответствующее критерию тщательности» (п. 107 постановления).

Суд также отметил, что «…несмотря на создание в Центральном федеральном округе нового специального отдела Следственного комитета Российской Федерации, цель деятельности которого заключается именно в расследовании преступлений, совершенных должностными лицами правоохранительных органов, поданное заявителем требование о передаче расследования в производство такого отдела было необоснованно отклонено» (п. 108 постановления).

Европейский Суд пришел к выводу о том, что «…уголовное дело, возбужденное по факту гибели [сына заявителя] и по жалобе на жестокое обращение с ним, не удовлетворяло обязательному критерию «эффективности». Следовательно, имело место нарушение статей 2 и 3 Конвенции в их процессуальном аспекте» (п. 109 постановления).

Суд также заключил,что «…жестокие действия, совершенные в отношении [сына заявителя], рассмотренные в совокупности, причинили боль и «сильные» страдания и представляют собой особо тяжкие и жестокие действия. Следовательно, такие действия должны рассматриваться как пытки согласно статье 3 Конвенции…[О]бращение, которому подвергся потерпевший…являлось нарушением статьи 3 Конвенции в ее материально-правовом аспекте» (пп. 126-127 постановления).

Постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе № 17724/14 «Таджибаев против России» (вынесено 1 декабря 2015 г., вступило в силу 2 мая 2016 г.).

Заявитель утверждал, что в случае экстрадиции в Кыргызстан он мог быть подвергнут жестокому обращению из-за своей национальности принадлежности [Заявитель является этническим узбеком]. Он также жаловался на то, что российские власти отказались серьезно и тщательно рассматривать его доводы относительно риска жестокого обращения в запрашивающей стране.

Европейский Суд установил, что «…в 2012 году ситуация на юге [Кыргызстана] была отмечена применением пыток и других жестоких видов обращения в отношении этнических узбеков со стороны правоохранительных органов, и после событий в июне 2010 года случаи применения пыток и других жестоких видов обращения участились, причем теперь они отягощались безнаказанностью правоохранительных органов… [П]роблему необходимо было рассматривать на фоне развития этнического национализма в политике Кыргызстана, в особенности на юге, роста межэтнического напряжения между киргизами и узбеками, длительной дискриминации узбеков на государственном уровне и подавляющего меньшинства узбеков, среди прочего, в правоохранительных и судебных органах» (п. 42 постановления).

Суд подчеркнул, что «…если заявитель заявляет о своей принадлежности к группе лиц, в отношении которых систематически применяется жестокое обращение, то в случае представления заявителем серьезных оснований, позволяющих убедиться в наличии такой практики и его принадлежности к такой группе (на основании, в случае необходимости, сведений, изложенных в последних докладах независимых международных правозащитных или неправительственных организаций), заявитель подпадает под защиту статьи 3 [Конвенции]» (п. 43 постановления). Европейский

Суд отметил, что «…заявление заявителя о предоставлении ему статуса беженца было отклонено, как неприемлемое, миграционными органами, которые пришли к выводу – и их вывод был впоследствии подтвержден российскими судами – что заявителю не может быть предоставлен статус беженца, поскольку не имелось доказательств, что его преследовали на основании его этнической принадлежности… [Д]оводы заявителя относительно риска жестокого обращения не получили должной оценки на национальном уровне» (п. 44 постановления).

Суд пришел к выводу, что «…с учетом доказанного широко распространенного и повседневного применения в отношении членов узбекской диаспоры, к которой принадлежит заявитель, пыток и других жестоких видов обращения со стороны правоохранительных органов на юге Кыргызстана, а также с учетом безнаказанности сотрудников правоохранительных органов и отсутствия достаточной защиты для заявителя в запрашивающей стране… [обосновано] наличие реальной угрозы применения в отношении заявителя обращения, запрещенного статьей 3, в случае его возвращения в Кыргызстан» (п. 48 постановления).

Постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе № 8474/14 «Набид Абдуллаев против России» (вынесено 15 октября 2015 г., вступило в силу 14 марта 2016 г.).

Заявитель жаловался на то, что в случае его выдачи в Кыргызстан он подвергнется пыткам и бесчеловечному и унижающему достоинство обращению или наказанию, потому что он принадлежит к узбекскому этническому меньшинству.

Европейский Суд отметил, что «…в отличие от других ранее рассмотренных Судом дел против России, касающихся экстрадиции в Кыргызстан, в настоящем деле внутригосударственные органы власти рассмотрели доводы заявителя, подтверждаемые различными источниками ООН [Организация Объединенных Наций] и докладами НПО [Неправительственная организация], относительно существования распространенной практики пыток и иных форм жестокого обращения с узбеками в Кыргызстане, особенно в контексте уголовного преследования за преступления, связанные с событиями, произошедшими в июне 2010 года. Однако они сочли, что эти обстоятельства сами по себе не могут считаться достаточными для отказа в выдаче заявителя Кыргызстану… [В]нутригосударственные суды придали особое значение дипломатическим заверениям властей Кыргызстана, которых, по их мнению, достаточно для устранения угрозы того, что заявитель будет подвергнут жестокому обращению в случае его выдачи» (п. 64 постановления).

Суд пришел к выводу, что «…с учетом подтвержденного, широко распространенного и повсеместного применения пыток и других видов жестокого обращения правоохранительными органами в южной части Кыргызстана по отношению к представителям узбекского сообщества, к которому принадлежит заявитель, безнаказанности сотрудников правоохранительных органов и отсутствия достаточных гарантий для заявителя в запрашивающем государстве…[обоснованно], что заявитель может столкнуться с реальным риском обращения, запрещенного статьей 3, в случае возвращения в Кыргызстан» (п. 70 постановления).

Заявитель также жаловался на то, что его жалобы на постановления о заключении под стражу не были рассмотрены безотлагательно, а также на отсутствие эффективной процедуры, в соответствии с которой он мог бы оспорить его содержание под стражей.

Суд установил, что «…время, которое потребовалось…краевому суду для рассмотрения жалобы заявителя на вынесенное судом первой инстанции постановление о заключении под стражу, в настоящем деле можно назвать чрезмерным [краевой суд рассмотрел данную жалобу через сорок восемь дней после ее подачи]. Это не отвечает требованию «безотлагательности», предусмотренному пунктом 4 статьи 5 Конвенции» (п. 83 постановления). Что касается предполагаемой невозможности добиться пересмотра вопроса о содержании под стражей, Европейский Суд пришел к выводу, что «…в деле заявителя периодический судебный пересмотр его содержания под стражей проводился через разумные интервалы времени и обеспечил быструю оценку нового фактора, который мог повлиять на законность содержания под стражей…Соответственно, в данном отношении не было допущено нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции» (пп. 92-93 постановления).

Постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе № 20999/14 «Мухитдинов против России» (вынесено 21 мая 2015 г., вступило в силу 19 октября 2015 г.).

Заявитель жаловался в соответствии со статьей 3 Конвенции на то, что национальные власти не рассмотрели его заявления о риске жестокого обращения в случае его экстрадиции в Узбекистан, и что в случае такой экстрадиции он будет подвержен такому риску.

Суд установил, что заявитель «…был объявлен в розыск узбекскими властями в связи с обвинениями в предполагаемом участии в мусульманской экстремистской организации. Эти обвинения стали основанием для запроса об экстрадиции и постановления об аресте, выданного в отношении заявителя» (п. 53 постановления).

Европейский Суд подчеркнул, что «…несмотря на то, что заявитель выдвинул обоснованное заявление о риске жестокого обращения с ним со стороны узбекских правоохранительных органов…Генеральная прокуратура Российской Федерации разрешила его экстрадицию в Узбекистан без рассмотрения существующих для заявителя рисков и просто сослалась на отсутствие «препятствий» для высылки» (п. 49 постановления).

Суд заключил, что «…внутригосударственные суды также не оценили на должном уровне жалобы заявителя согласно статье 3 Конвенции… [суды] отказали в рассмотрении, в ходе судебных разбирательств по вопросу об экстрадиции, широкого ряда ссылок на прецедентную практику Суда, доклады органов ООН и неправительственных организаций о ситуации в Узбекистане и, по-видимому, придали решающее значение заверениям узбекских органов власти, принимая их как должное, без анализа контекста, в котором они были предоставлены, или осуществляя их подробную оценку в соответствии с требованиями Конвенции» (п. 50 постановления).

Заявитель жаловался на то, что его содержание под стражей привело к нарушению подпункта (f) пункта 1 статьи 5 Конвенции, а также на тот факт, что он не мог добиться судебного пересмотра содержания под стражей в нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции.

Суд отметил, что «…экстрадиция заявителя была разрешена в отношении преступлений, которые классифицируются в качестве преступлений средней тяжести в соответствии с российским законодательством. В таких обстоятельствах максимальный период содержания под стражей установлен законом в качестве шести месяцев, и в случае заявителя он истек 30 декабря 2013 года. Его содержание под стражей после указанной даты перестало являться законным в соответствии с внутригосударственным законодательством С]ледовательно, имело место нарушение пункта 1 статьи 5 Конвенции» (пп. 84-85 постановления).

Европейский Суд также заключил, что «…[о]бластной суд в первую очередь рассмотрел жалобу заявителя по существу и вынес распоряжение о его освобождении только… через семьдесят дней после того, как его содержание под стражей перестало являться законным. Из этого следует, что рамки судебного пересмотра являлись явно ненадлежащими и что соответствующие судебные разбирательства не являлись «безотлагательными» согласно значению пункта 4 статьи 5 Конвенции» (п. 97 постановления).

Кроме того, представители заявителя утверждали, что его исчезновение и возможное незаконное выдворение из России, непринятие российскими властями необходимых защитных мер, и отсутствие эффективного расследования по данному вопросу привели к нарушению обеспечительной меры, указанной Судом в соответствии с правилом 39 Регламента Суда.

Вместе с тем Европейский Суд отметил, что «…уголовное расследование возможного похищения заявителя было начато незамедлительно…возбуждение уголовного дела является наилучшей, если не единственной, процедурой в российской системе уголовного права, способной соблюсти требования Конвенции к эффективному расследованию» (п. 66 постановления).

Суд установил, что «…исчезновение заявителя приводит к возникновению опасного положения, в котором он лишен защиты, предоставляемой механизмом Конвенции, и лишен возможности участия в разбирательствах в Суде, и ставит под вопрос исполнение постановления, если оно вступит в силу… Cледовательно… Россия проигнорировала обеспечительную меру, указанную Судом в настоящем деле в соответствии с правилом 39 Регламента Суда, в нарушение обязательства в соответствии со статьей 34 Конвенции» (пп. 95-96 постановления).

Постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе № 21049/06 «Рустам Ходжаев против России» (вынесено 12 ноября 2015 г., вступило в силу 12 февраля 2016 г.) [По вопросу нарушения ст.3 Конвенции в связи с жестоким обращением см. также постановления Европейского Суда по жалобам №22458/04 «Захарин и другие против России» и № 4722/09 «Турбылев против России»].

Ссылаясь на статью 3 Конвенции, заявитель жаловался на жестокое обращение во время его задержания сотрудниками правоохранительных органов, а также на недостатки расследования, касающегося жалоб на жестокое обращение.

Европейский Суд установил, что «…в совокупности медицинские справки, представленные заявителем, а также его показания дают достаточные основания считать, что травмы могли быть получены заявителем от сотрудников милиции» (п. 64 постановления).

Суд отметил, что «…органы власти, ответственные за проведение расследования, не приняли всех необходимых мер для подтверждения или опровержения заявлений о жестоком обращении и установления происхождения телесных повреждений…[Н]есмотря на требование заявителя о проведении допроса свидетелей, присутствовавших непосредственно при задержании, следователи, очевидно, не приняли никаких мер для проверки существования таких свидетелей и, в случае необходимости, для установления их личности и их допроса. Наконец, не было принято мер для сопоставления показаний сотрудников милиции с показаниями заявителя, в частности, путем следственного эксперимента…[С]отрудники правоохранительных органов…давали противоречивые показания, касающиеся проведения задержания, и этот вопрос никогда не был предметом анализа для следователей» (п. 66 постановления).

Европейский Суд пришел к заключению, что «…расследование по жалобам на жестокое обращение не соответствовало требованиям статьи 3 Конвенции в ее процессуальном аспекте» (п. 69 постановления).

Заявитель также жаловался, что отсутствие защитника в ходе заседания суда кассационной инстанции повлекло за собой нарушение его прав на справедливое судебное разбирательство и на помощь защитника, предусмотренных статьей 6 Конвенции.

Европейский Суд отметил, что «…заявитель многократно требовал, чтобы в ходе заседания суда кассационной инстанции его представлял назначенный адвокат, который уже представлял его интересы в суде первой инстанции. Это не оспаривалось сторонами. Кроме того, ни один документ из материалов дела не позволяет установить, что заявитель намеренно отказался от помощи защитника в кассационной инстанции» (п. 85 постановления). Суд пришел к выводу, что «…отсутствие квалифицированной правовой помощи поставило заявителя в неблагоприятное положение по отношению к обвинению…[В] настоящем деле было допущено нарушение пунктов 1 и 3 статьи 6 Конвенции» (пп. 88-89 постановления).

* Для удобства все сноски преобразованы во внутритекстовые.

Обзор практики Верховного Суда РФ 3 (2015): решения ЕСПЧ

ОБЗОР СУДЕБНОЙ ПРАКТИКИ ВЕРХОВНОГО СУДА РФ
3 (2015)

(утвержден Президиумом Верховного Суда РФ 25 ноября 2015 г.)

(Извлечения)

В сфере административно-правовых отношений, а также в сфере рассмотрения дел об административных правонарушениях

<…>

Практика Европейского Суда по правам человека

Библейский Центр Чувашской Республики против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 12 июня 2014 г.

Организация-заявитель жаловалась в соответствии со ст. 9 и 11 Конвенции на ограничение права обучать своих последователей и решение о ее ликвидации.

Европейский Суд установил, что «…статья 14 закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» предусматривает, что единственной санкцией, которую российские суды могут использовать в отношении религиозных организаций, нарушающих закон, является принудительная ликвидация. Закон не предусматривает возможности выдачи предупреждения или наложения штрафа. Решение о ликвидации можно было бы применять без разбора, независимо от тяжести нарушения. Вынося решение о ликвидации организации-заявителя, российские суды не обратили внимания на судебную практику Конституционного Суда или соответствующие нормы Конвенции и их решения не включали анализа влияния ликвидации организации- заявителя на фундаментальные права верующих пятидесятников. Таким образом, их постановления положили конец существованию давно функционировавшей религиозной организации и представляют собой наиболее жесткую форму вмешательства, которая не может рассматриваться как соизмеримая любым преследуемым законным целям» (п. 61 постановления).

Суд пришел к выводу, что имело место нарушение ст. 9 Конвенции, толкуемой в свете ст. 11.

 

Примов и другие против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 12 июня 2014 г.

Заявители жаловались на то, что отказ органов власти согласовать время и место проведения митинга 25 апреля 2006 г., насильственный разгон публичного мероприятия и задержание троих заявителей являются нарушением их прав на свободу выражения мнения и свободу собраний и объединений.

Европейский Суд установил, что «…решение разогнать митинг просто потому, что некоторые его участники ранее проявляли агрессивное поведение, было бы неверным. Изначально публичное мероприятие должно было носить мирный характер… Отказ районной администрации согласовать время и место проведения публичного мероприятия не относился к насильственному характеру митинга… Органы власти мобилизовали большое число хорошо экипированных и обученных сотрудников милиции в селе, и, по мере развития событий, милиция взяла ситуацию в селе под контроль… милиция препятствовала входу протестующих в село и проведению митинга в сущности потому, что считала, что митинг было «несанкционированным», однако причины, побудившие районную администрацию не согласовывать проведение митинга, были либо неубедительными, либо не имели четкой юридической основы» (п. 152 постановления).

Имело место нарушение ст. 11 Конвенции.

Европейский Суд отметил, что «…значительная часть митингующих переступила границу мирного протеста, напала на представителей органов правопорядка с камнями, палками, прутьями и ножами и серьезно ранила нескольких из них. В этом контексте применение специальных средств и даже огнестрельного оружия милицией не кажется необоснованным. Даже если некоторые сотрудники милиции действовали непрофессионально и в нарушение правил применения пусковых систем газовых гранат, доказательства произвольного применения огнестрельного оружия для убийства или ранения протестующих отсутствуют» (п. 162 постановления).

В контексте ст. 11 Суд пришел к выводу, что общая реакция органов власти на блокирование дороги и агрессивное поведение большой группы протестующих не была несоразмерной и, соответственно, отсутствует нарушение статьи 11 Конвенции в данном аспекте.

Европейский Суд также не нашел нарушения ст. 11 Конвенции в связи с жалобой первого заявителя на его задержание.

Суд отметил, что «…органы власти имели основания подозревать заявителя в подстрекательстве толпы к нападению на милицию, что решение о его задержании и постановление о содержании заявителя под стражей были вынесены ввиду необходимости дальнейшего расследования его роли в событиях» (п. 164 постановления).

Европейский Суд подчеркнул, что «… статья 11 не обеспечивает иммунитет от судебного преследования за насильственные действия во время публичных мероприятий, особенно в случаях, когда характер насилия является значительным, как в настоящем деле. Отсутствуют доказательства того, что органы власти действовали недобросовестно, длительность содержания под стражей в ходе предварительного следствия (два месяца), по-видимому, является обоснованной, учитывая сложность дела… тот факт, что заявитель был в итоге освобожден и предъявленные ему обвинения сняты за отсутствием достаточных улик его участия в насильственных действиях, является показателем желания органов власти установить истину» (п. 165 постановления).

 

Крупко и другие против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 26 июня 2014 г.

Заявители жаловались, что их задержание и содержание под стражей не имели достаточных оснований и нарушали ст. 5 Конвенции.

Европейский Суд отметил, что «…заявители не были официально признаны подозреваемыми или обвиняемыми в совершении правонарушения и против них не было возбуждено никакого уголовного или административного производства… не было составлено никаких протоколов об административном правонарушении, задержании или аресте… задержание заявителей не могло быть произведено «с тем, чтобы они предстали перед компетентным органом по обоснованному обвинению в совершении правонарушения» в значении подпункта (с) п. 1 ст. 5. Следовательно, лишение свободы, которому были подвергнуты заявители, не имело каких-либо законных целей согласно п. 1 ст. 5 и было произвольным» (п. 40 постановления).

Суд пришел к выводу, что имело место нарушение ст. 5 Конвенции.

Заявители также жаловались, что досрочное прекращение их религиозного собрания в связи с прибытием милиции являлось нарушением ст. 5, 8, 9, 10 и 11 Конвенции, по отдельности и во взаимосвязи со ст. 14 Конвенции. Однако Европейский Суд отметил, что если характер собрания изначально является религиозным, как это и было в настоящем деле, когда заявители собрались на богослужение, жалоба о прерывании собрания должна рассматриваться только с точки зрения ст. 9 Конвенции (п. 42 постановления).

Суд установил, что «… рассматриваемое собрание не являлось шумным мероприятием, а представляло собой спокойную религиозную церемонию, проводимую в актовом зале, которая не нарушала общественный порядок и не представляла для него никакой опасности. Вмешательство вооруженных отрядов милиции в значительном количестве с целью прервать церемонию, даже если органы власти были убеждены, что отсутствие предварительного уведомления делало такое собрание незаконным, за которым последовали задержание заявителей и их трехчасовое содержание в отделении милиции, были несоразмерными цели защиты общественного порядка» (п. 56 постановления).

Суд пришел выводу, что имело место нарушение ст. 9 Конвенции.

 

Коновалова против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 9 октября 2014 г.

Заявительница жаловалась на нарушение статьи 8 Конвенции в связи с незаконным присутствием студентов-медиков во время ее родов.

Суд обратил внимание на то, что «уведомление, на которое ссылалась больница в рамках судебного разбирательства на национальном уровне, содержало весьма расплывчатое указание на участие студентов в «процессе обучения» без указания конкретных рамок и степени такого участия. Более того, информация была представлена таким образом, что предполагался обязательный характер участия, и, как представляется, заявительнице не предоставлялось выбора относительно того, отказываться или не отказываться от участия студентов … При таких обстоятельствах трудно утверждать, что заявительница получила заблаговременное уведомление о такой организации процесса и могла предвидеть его конкретные последствия (п. 46 постановления).

Суд установил, «что заявительнице было сообщено о присутствии студентов-медиков на родах только за день до родов, между двумя периодами медикаментозного сна, когда она уже на протяжении определенного времени находилась в состоянии сильного стресса и утомления вследствие длительных родовых схваток … Неясным остается то, предоставлялся ли заявительнице выбор относительно участия студентов при родах, и была ли она, с учетом сложившихся обстоятельств, в состоянии принимать осмысленное обоснованное решение» (п. 47 постановления).

Суд также отметил, что «действовавшие правовые положения не регулировали данный вопрос в достаточно подробной степени и не требовали получения больницей согласия заявительницы … Несмотря на то, что национальные суды постановили, что в соответствии с действовавшим на текущий момент национальным законодательством письменное согласие не требовалось, они сочли, что было дано молчаливое согласие … Даже если указанное решение как-то повлияло на исход дела на национальном уровне, оно не заслуживает доверия, поскольку суды просто положились на заявления врача, без проведения опроса таких свидетелей, как принимавшие участие в родах медицинский персонал и студенты … Еще более важным является тот факт, что национальные суды не учли другие сопутствующие обстоятельства дела, такие как предполагаемая недостаточность информации, содержащейся в уведомлении больницы, уязвимое состояние заявительницы при получении уведомления, на что Суд уже указывал ранее, а также наличие каких-либо альтернативных вариантов организации на случай, если бы заявительница решила отказаться от присутствия студентов при родах…» (п. 48 постановления).

Суд пришел к выводу о том, что присутствие студентов-медиков при родах заявительницы не соответствовало требованиям законности по смыслу п. 2 ст. 8 Конвенции ввиду отсутствия в национальном праве на момент рассматриваемых событий достаточных процессуальных гарантий защиты от произвольного вмешательства в права заявительницы, закрепленные в ст. 8.

 

Ворожба против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 16 октября 2014 г.

Заявитель жаловалась, что национальными органами власти не было исполнено судебное решение об определении места жительства ее дочери с заявительницей.

Европейский Суд отметил, что «…национальное законодательство предоставляет определенные полномочия органам власти, уполномоченным осуществлять розыска должников в рамках исполнительного производства… Федеральная пограничная служба имеет право передавать лиц, разыскиваемых за неисполнение решения, правоохранительным органам и что, в свою очередь, сотрудники полиции имеют право доставлять таких граждан в служебные помещения полиции, рассматривать вопрос об их возможном задержании, уведомлять службу судебных приставов и даже заключать таких лиц под стражу на время, необходимое для их перевода в службу судебных приставов» (п. 89 постановления).

Суд также установил, что «…органы власти, уполномоченные обеспечить исполнение решения, не представили доказательств своих усилий, приложенных с целью добиться от [бывшего супруга заявительницы] исполнения своего обязательства, в случае необходимости, в достаточной степени систематическими или даже более жесткими принудительными мерами» (п. 93 постановления).

Европейский Суд отклонил аргументы властей о том, что «…решение [районного суда, определившее место жительство дочери заявителя] не заключало в себе никакого обязательства для отца передать ребенка заявителю и что, следовательно, оно было неисполнимым. В ходе исполнительного производства служба судебных приставов не поднимала вопрос о недостаточной ясности решения. Решение было достаточно четким, на взгляд службы судебных приставов, как для возбуждения исполнительного производства, так и для его исполнения в итоге без дополнительных уточнений» (п. 96 постановления).

Европейский Суд пришел к выводу о том, что внутригосударственные органы власти не приняли в настоящем деле все меры, которые могли в разумной мере требоваться от них в целях содействия исполнению решения, вынесенного в пользу заявителя, и, следовательно, имело место нарушение ст. 8 Конвенции.
 

Вопросы административного выдворения

<…>

Адеишвили (Мазмишвили) против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 16 октября 2014 г.

Заявитель жаловался, в том числе на то, что его выдворение в Грузию противоречит ст. 8 Конвенции.

Европейский Суд отметил, что он выработал соответствующие критерии, которые мог бы использовать для оценки необходимости применения такой меры, как … выдворение, и ее соразмерности преследуемой правомерной цели. Такими критериями являются: характер и тяжесть правонарушения, совершенного заявителем; длительность пребывания заявителя в стране, из которой он/она должен (должна) быть выдворен(а); период времени, истекший с момента совершения правонарушения и поведение заявителя в этот период; гражданство различных заинтересованных лиц; семейное положение заявителя, в частности, длительность брака и другие факторы, выражающие наличие семейной жизни у пары; знал(а) ли супруг(а) о правонарушении на тот момент, когда он или она вступал(а) в брак с заявителем; есть ли дети от этого брака, и если есть, каков их возраст; а также тяжесть трудностей, с которыми, вероятно, столкнется супруг(а) заявителя в стране, в которую должен быть выдворен заявитель (п. 57 постановления).

Суд установил, что «…национальные суды распорядились о выдворении заявителя за несанкционированное проживание на территории Российской Федерации, которое стало незаконным после того, как органы власти аннулировали его российское гражданство и паспорт гражданина Российской Федерации … заявитель не в первый раз привлекался к административной ответственности за незаконное проживание на территории Российской Федерации … национальные суды при вынесении решения о выдворении заявителя приняли во внимание его судимости… рассматриваемая семейная жизнь развивалась в течение периода, в который заявитель, и, очевидно, [его супруга] были осведомлены о нестабильности миграционного статуса заявителя в России. В марте 2010 года решение, подтверждающее непрерывное проживание в России, было отменено, и заявитель не добивался судебного разбирательства. В апреле 2010 года российское гражданство заявителя было аннулировано, и его паспорт был признан недействительным. Видимо, присутствию заявителя на территории Российской Федерации относились терпимо, что не может быть приравнено к законному пребыванию» (пп. 79, 80, 82 постановления).

Европейский Суд также подчеркнул, что «… заявитель родился и вырос в Грузии, где до сих пор проживают его родители… дети заявителя находятся в юном и способном к адаптации возрасте… можно обоснованно признать возможность перемещения детей в грузинскую культуру и общество, несмотря на то, что… такое перемещение может повлечь значительные социальные и экономические трудности» (п. 83 постановления).

Суд пришел к выводу о том, что семейная жизнь заявителя в России не могла перевесить риск, который он представлял для общества, и, следовательно, его выдворение было пропорциональным правомерной цели предотвращения преступления. Таким образом, отсутствует нарушение ст. 8 Конвенции в случае выдворения заявителя в Грузию.

 

Фозил Назаров против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 11 декабря 2014 г.

Заявитель жаловался на то, что в случае экстрадиции или выдворения в Узбекистан он подвергнется реальной угрозе обращения, запрещенного ст. 3 Конвенции.

Суд отметил, что «заявитель сообщал в национальных судах о своих страхах подвергнуться жестокому обращению в Узбекистане. Верно, что впервые он поднял вопрос жестокого обращения в своей апелляции против распоряжения об административном выдворении. Тем не менее, Суд не находит это необоснованным, учитывая, что заявителю стало известно об угрозе того, что его могут вернуть на родину, в тот момент, когда он узнал о постановлении о его административное выдворение в Узбекистан … При рассмотрении его апелляционной жалобы, однако, суд отклонил аргументы заявителя касательно риска жестокого обращения по двум причинам: во-первых, так как заявитель не подал заявление о предоставлении статуса беженца сразу же после прибытия в Россию, и во-вторых, так как его утверждения были необоснованными» (п. 36 постановления). «Что касается ссылки суда апелляционной инстанции на то, что заявитель не подал заявление о предоставлении статуса беженца в надлежащее время, Суд вновь использует свой постоянный подход, заключающийся в том, что хотя тот факт, что лицо не обратилось за предоставлением убежища сразу же по прибытии в другую страну, может иметь отношение к оценке достоверности его утверждений, невозможно сравнивать риск жестокого обращения с лицом и причины, обосновывающие его выдворение. Поведение лица, каким бы оно ни было нежелательным или опасным, не может приниматься во внимание, в результате чего защита, предоставляемая ст. 3 Конвенции, шире, чем защита, предусмотренная ст. 32 и 33 Конвенции Организации Объединенных Наций о статусе беженцев 1951 года… Суд отмечает, что в настоящем деле заявитель прибыл в Россию в 2010 году, когда против него не было выдвинуто никаких обвинений, и обратился за предоставлением статуса беженца вскоре после того, как узнал о таких обвинениях. Кроме того, выводы внутригосударственных судов в отношении несвоевременного обращения заявителя за предоставлением статуса беженца не опровергают, по существу, его утверждения в соответствии со ст. 3 Конвенции» (п. 37 постановления).

«С учетом… доступных материалов, указывающих на существование реальной опасности жестокого обращения, с лицами, обвиняемыми, подобно заявителю, в участии в деятельности запрещенных религиозных организаций в Узбекистане, и на отсутствие достаточных гарантий избежать такого риска, Суд приходит к заключению, что принудительное возвращение заявителя в Узбекистан подвергло бы его серьезной опасности обращения, противоречащего ст. 3 Конвенции, и, таким образом, способствовало бы нарушению этой статьи» (п. 39 постановления).
 

В сфере гражданско-правовых отношений

<…>

Практика Европейского Суда по правам человека

Столярова против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 29 января 2015 г.

Заявитель жаловалась, что была лишена ее собственности в нарушение ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции.

Европейский Суд отметил, что «… право собственности заявителя было признано недействительным в связи с мошенническими схемами обмена и последующей приватизацией квартиры третьей стороной… Именно государство обладает исключительной компетенцией по определению условий и процедур, в порядке которых оно отчуждает свои активы лицам, которые, как оно считает, имеют на это право, а также обладает исключительной компетенцией по осуществлению надзора за соблюдением этих условий. В компетенцию государства входили, в том числе, легализация передачи права собственности на квартиру путем регистрации, направленной именно на обеспечение дополнительной защиты прав собственника. При наличии такого большого числа контрольно-надзорных органов, подтвердивших право собственности [продавца квартиры], ни заявитель, ни любой другой сторонний покупатель квартиры не должны были брать на себя риск лишения права владения в связи с пороками, которые должны были быть устранены посредством специально разработанных процедур. Надзор властей не мог служить оправданием последующего наказания заявителя» (п. 48 постановления).

Суд подчеркнул, что «…заявитель была лишена права собственности в отсутствие какой-либо компенсации со стороны государства или предоставления иного жилого помещения… что ошибки или недостатки в работе органов государственной власти должны работать в пользу пострадавших от них лиц, особенно в случае отсутствия других конфликтующих частных интересов» (п. 49 постановления).

Европейский Суд пришел к выводу, что лишение заявителя права собственности на квартиру возложило на нее чрезмерное бремя, и что власти не смогли установить справедливый баланс между общественными интересами с одной стороны и правом заявителя на уважение собственности с другой. Таким образом, имело место нарушение ст. 1 Протокола № 1.

Заявитель также жаловалась на то, что ее неизбежное выселение представляло собой нарушение ее права на уважение жилища.

Европейский Суд установил, что «…российские суды автоматически распорядились о выселении заявителя после того, как она была лишена права собственности. Они не провели дополнительного анализа пропорциональности меры, которую было необходимо применить в отношении заявителя, а именно, ее выселения из квартиры, которую они признали находящейся в собственности государства… во владение жилищем заявителя вступило именно государство, а не частное лицо, чьи интересы в отношении данной квартиры были под угрозой… ни один человек в списке очередников не был так же привязан к данной квартире, как заявитель, и вряд ли был заинтересован в этом конкретном жилище больше, чем в другом похожем» (пп. 60, 61 постановления).

Суд также отметил, что «…заявитель действительно могла обратиться в Жилищный департамент города Москвы за помощью в получении подходящего социального жилья в Москве, однако возможность получения такой помощи и вероятный исход такого обращения в настоящее время являются не более чем теорией, которая не играет никакой роли в оценке соразмерности вмешательства преследуемой законной цели» (п. 62 постановления).

Европейский Суд пришел к выводу, что вмешательство в право заявителя, гарантированное ст. 8, не было «необходимым в демократическом обществе», не отвечало «насущной социальной потребности» и не было пропорциональным преследуемой законной цели.

<…>

В сфере гражданско-процессуальных отношений

<…>

Практика Европейского Суда по правам человека

Громадка и Громадкова против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 11 декабря 2014 г.

Заявители жаловались на нарушение их права на уважение их семейной жизни, выразившееся в том, что российские власти не приняли мер и не оказали им помощь в воссоединении с ребенком, тем самым нарушив ст. 8 Конвенции.

Европейский Суд пришел к выводу, что «… до окончания судебных разбирательств в чешском суде по вопросу проживания ребенка первый заявитель был лишен возможности официального установления российским судом условий контакта с его дочерью. Из этого следует, что в отсутствие соглашения между родителями регламентирующая правовая база, существовавшая в России на момент рассматриваемых событий, не предусматривала практическую и эффективную защиту интересов отца… Не определив необходимую правовую базу, которая обеспечила бы немедленную реакцию на международное похищение ребенка на момент рассматриваемых событий, Российская Федерация не исполнила свое позитивное обязательство в соответствии со ст. 8 Конвенции» (п. 157 постановления).

 

Малберг и другие против России. Постановление от 15 января 2015 г.

Заявители жаловались на то, что решения по их гражданским делам не были «оглашены публично», как того требует п. 1 ст. 6 Конвенции.

Европейский Суд отметил, что некоторые российские суды огласили резолютивные части своих кассационных определений в открытом заседании и позднее подготовили полные тексты, вынесенных ими определений, а также что оглашение решений судов нижестоящих инстанций, полностью или частично оставленных без изменения в кассационном порядке, также ограничивалось оглашением только их резолютивной части (п. 53 постановления).

Власти Российской Федерации возразили, что внутригосударственное законодательство, действующее в период рассматриваемых событий, не предусматривало обязательной публикации решений или какого-либо иного способа предоставления полных текстов решений лицам, не участвовавшим в судебных разбирательствах (п. 54 постановления).

Европейский Суд также заключил, что «… отсутствовали средства по обеспечению гласности, отличных от оглашения резолютивной части решений в рамках открытого судебного заседания, и что решения… судов остались недоступными для общественности. Возможность предоставления лицам, чьи права и законные интересы были затронуты, доступа к текстам решений является недостаточным условием для соблюдения требования о гласности» (п. 55 постановления).

Суд пришел к выводу о том, что в представленных на рассмотрение делах не было достигнуто обеспечение контроля общественности за судопроизводством в целях обеспечения права на справедливое судебное разбирательство. Аргументация суда, который мог бы объяснить, почему исковые требования заявителей были отклонены, не была доступна для общественности и, таким образом, было допущено нарушение п. 1 ст. 6 Конвенции.

<…>

В сфере уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношений

<…>

Практика Европейского Суда по правам человека

Тараненко против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 15 мая 2014 г.

Заявительница жаловалась, в том числе на то, что ее задержание, содержание под стражей до суда, а также назначенное ей по результатам уголовного разбирательства наказание нарушили ее право свободно выражать свое мнение, закрепленное в ст. 10 Конвенции, и право на свободу собраний, гарантированное ст. 11 Конвенции.73 (73 8 декабря 2005 г. Тверской районный суд г. Москвы признал заявительницу и других подсудимых виновными в участии в массовых беспорядках. Он счел установленным тот факт, что подсудимые незаконно проникли в здание Администрации Президента Российской Федерации без соблюдения необходимых формальностей.)

Европейский Суд пришел к выводу, что, хотя санкция за действия заявительницы могла быть оправдана требованиями охраны общественного порядка, длительность срока содержания под стражей до суда и длительность условного срока лишения свободы, определенного в отношении нее, не являлись соразмерными преследуемой правомерной цели. Европейский Суд полагает, что чрезмерно суровая санкция, примененная в настоящем деле, должна была оказать сдерживающее влияние на заявительницу и других лиц, принимающих участие в протестных акциях (п. 95 постановления). «Принимая во внимание вышеизложенное и особо учитывая длительность срока досудебного содержания под стражей, а также чрезмерную суровость примененного наказания, Европейский Суд… указал, что рассматриваемое вмешательство не было необходимым в демократическом обществе». «Имело место нарушение ст. 10 Конвенции в ее толковании в свете статьи 11 Конвенции» (пп. 96-97 постановления).

 

Мостипан против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 16 октября 2014 г.

Заявительница жаловалась, в том числе, на то, что уголовное судопроизводство в ее отношении было несправедливым. Она утверждала, что было нарушено ее право не давать показаний против самой себя.

Европейский Суд установил, что «…признательные показания, сделанные заявительницей после ее задержания и помещения в отделение милиции, являлись частью доказательств, предъявленных против нее в ходе уголовного судопроизводства. Суд первой инстанции не признал эти показания неприемлемыми и ссылался на них при признании заявительницы виновной и при вынесении приговора» (пункт 74 постановления).74 (74 Европейским Судом было установлено, что заявитель подверглась обращению, противоречащему ст. 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.)

Суд пришел к выводу, что «независимо от того, какое воздействие оказали на исход уголовного судопроизводства признательные показания, полученные от заявительницы под давлением, это доказательство сделало уголовное разбирательство несправедливым… в настоящем деле было допущено нарушение п. 1 ст. 6 Конвенции» (п. 76 постановления).

 

Сигарев против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 30 октября 2014 г.

Заявитель жаловался, в том числе на то, что срок его содержания под стражей в ходе предварительного следствия согласно соответствующим судебным постановлениям истек и что его содержание под стражей до принятия районным судом решения о заключении его под стражу было неправомерным.

Власти Российской Федерации пришли к выводу, что с 00:00 14 марта до 17:45 15 марта 2010 г. заявитель содержался под стражей незаконно. Они также отметили, что 16 марта 2010 г. прокуратура внесла представление начальнику следственного изолятора, где на тот момент содержался под стражей заявитель. Лица, ответственные за нарушение прав заявителя, были подвергнуты дисциплинарной ответственности. Наконец, они отметили, что после того, как заявитель был признан виновным и приговорен к наказанию в виде лишения свободы, срок, в течение которого он незаконно содержался под стражей, был засчитан в срок назначенного ему наказания (п. 32 постановления).

Европейский Суд пришел к выводу, что «…Власти не предоставляют никакого возмещения заявителю в связи с возникшей ситуацией… Власти не утверждают, что постановление прокурора может служить основанием для пересмотра жалобы заявителя на неправомерность его содержания под стражей… в данном случае зачет времени, проведенного в заключении, в общий срок, подлежащий отбытию заявителем, не может рассматриваться как соответствующее и достаточное возмещение в связи с нарушением п. 1 ст. 5 Конвенции, поскольку, в данном случае, время содержания под стражей в ходе предварительного следствия автоматически засчитывается в сроки лишения свободы, вне зависимости от того, было ли оно неправомерным…. Следовательно, имело место нарушение подп. «с» п. 1 ст. 5 Конвенции» (пп. 35, 36, 42 постановления).

 

Амиров против России. Постановление Европейского Суда по правам человека от 27 ноября 2014 г.

Заявитель жаловался, что в местах содержания под стражей отсутствовали условия для оказания ему эффективной медицинской помощи, что привело к серьезному ухудшению его состояния здоровья, поставило его в угрожающую жизни ситуацию и подвергло его значительным физическим и моральным страданиям в нарушение гарантий ст. 3 Конвенции.

Европейский Суд пришел к выводу, что «заявителю не предоставлялась медицинская помощь, являющаяся жизненно важной с учетом его болезней. Лечение, которое он получал, было неполным, а медицинское наблюдение, которое ему предоставлялось, было недостаточным для поддержания состояния его здоровья. В ответ на увеличивающееся число его жалоб на состояние здоровья не было проведено никакой тщательной оценки его состояния и не было поставлено надлежащего диагноза. Медицинский персонал пенитенциарных учреждений не предпринимал никаких мер в ответ на его жалобы и не следовал рекомендациям привлеченных заявителем экспертов. Свидетельством низкого качества медицинского обслуживания является тот факт, что заявитель содержался под стражей в нестерильных и антисанитарных условиях, представлявших для него серьезную опасность с учетом того, что его иммунная система уже была ослаблена. Суд также обеспокоен тем, что информация, предоставленная медицинским работником СИЗО в г. Ростове-на-Дону в отношении качества медицинской помощи, в настоящее время предоставляемой заявителю, не дает оснований заключить, что медицинская помощь, которую он продолжает получать в следственном изоляторе, позволит поддержать его здоровье и благополучие на надлежащем уровне и предотвратить дальнейшее ухудшение его состояния… Суд считает, что в результате отсутствия всестороннего и надлежащего лечения заявитель испытывает продолжительные психические и физические страдания, что унижает его человеческое достоинство. Непредоставление властями заявителю необходимой ему медицинской помощи представляет собой бесчеловечное и унижающее достоинство обращение по смыслу ст. 3 Конвенции» (п. 93 постановления).

Заявитель также жаловался на нарушение его права на рассмотрение дела в разумный срок и утверждал, что постановления о заключении его под стражу не были достаточно обоснованными (п. 3 ст. 5 Конвенции).

Европейский Суд, в частности, отметил, что «производство по делу было достаточно сложным с учетом большого количества доказательств и реализации специальных мер, необходимых в делах, касающихся организованной преступности. Время, прошедшее с момента совершения преступлений и до возбуждения уголовного дела, являлось еще одним фактором, осложнявшим задачу следователей. Суд принимает во внимание тот факт, что перед властями стояла задача уравновесить необходимость продолжения расследования с обязательством обеспечения того, чтобы заявитель был в полной мере способен принимать в нем участие. Национальные власти проявили усердие в ведении производства по делу. Они завершили расследование, провели предварительные слушания и вынесли приговор в отношении заявителя в течение тринадцати месяцев. Заявитель не утверждал, что власти допустили какую-либо задержку при проведении этих процессуальных действий. В этих обстоятельствах Суд повторяет, что хотя подозреваемый или обвиняемый, содержащийся под стражей, имеет право на рассмотрение его или ее дела в приоритетном порядке и в разумный срок, это не должно препятствовать усилиям властей по всестороннему уточнению фактов по делу, обеспечению стороне защиты всех возможностей для предоставления доказательств с их стороны и изложения их позиции по делу, и вынесению приговора только после тщательного рассмотрения вопроса о том, в действительности ли были совершены соответствующие преступления и какое наказание является справедливым». «Власти представили относимые и достаточные основания в оправдание содержания заявителя под стражей, и что они продемонстрировали наличие особой тщательности при разрешении дела заявителя, Суд полагает, что нарушения п. 3 ст. 5 Конвенции допущено не было» (пп. 112, 113 постановления).

Результаты заседания Коллегии Большой Палаты ЕСПЧ 16 февраля

Коллегия в составе пяти членов Большой Палаты Европейского Суда по правам человека отказала в удовлетворении всех обращений российских властей о передаче дел в Большую Палату. Соответственно, согласно подпункту С пункта 2 статьи 44 Конвенции о защите прав человека и основных свобод Постановления Палаты по следующим делам вчера вступили в силу:

Прием родов при студентах без согласия пациентки — нарушение: Постановление ЕСПЧ

Наименование дела на русском языке: Коновалова против России

Наименование дела на английском языке: Konovalova v. Russia

ФИО заявителя: Евгения Алексеевна Коновалова

Номер жалобы: 37873/04

Дата оглашения Постановления: 09 октября 2014 года

Выводы ЕСПЧ (единогласно):

  • объявить жалобу на предполагаемое нарушение права на уважение личной жизни заявительницы приемлемой, а в остальной части — неприемлемой;
  • нарушение статьи 8 Конвенции по следующим причинам.

По мнению ЕСПЧ, присутствие во время родов заявительницы в Санкт-Петербургской Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова студентов-медиков, которые имели доступ к конфиденциальной информации о состоянии ее здоровья, было достаточно чувствительным, чтобы представлять собой вмешательство в право на уважение личной жизни заявительницы.

В соответствии со статьей 8 Конвенции такое вмешательство должно быть, в частности, предусмотрено законом.

И в принципе такое вмешательство было основано на законе. Статья 54 действовавших в то время — в 1999 году — «Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан» предусматривала:  «Студенты высших и средних медицинских учебных заведений допускаются к участию в оказании медицинской помощи гражданам в соответствии с программами обучения под контролем медицинского персонала, несущего ответственность за их профессиональную подготовку, в порядке, устанавливаемом федеральным органом исполнительной власти в области здравоохранения».

Однако, по мнению ЕСПЧ, эта норма являлась слишком общей. И ее целью было предоставление студентам допуска к участию в оказании медицинской помощи как части их обучения. Национальное законодательство, действовавшее в то время, не содержало никаких гарантий защиты права пациентов на уважение их личной жизни. Порядок допуска студентов высших и средних медицинских учебных заведений к участию в оказании медицинской помощи гражданам был утвержден Приказом Министерства здравоохранения и социального развития РФ N 30 только 15 января 2007 года. Лишь после вступления его в силу участие студентов в оказании медицинской помощи гражданам должно было осуществляться с согласия пациентов или их законных представителей.

По состоянию на 1999 год проблема с законодательством усугублялась отношением медицинских работников и судей к данному вопросу. В частности, брошюра, выпущенная медицинской академией и врученная заявительнице, содержала лишь краткое упоминание об участии студентов-медиков в «процессе обучения», без указания на существо и пределы их участия. Более того, участие студентов-медиков было представлено как обязательное, в отношении которого заявительница не имела никакого права выбора. Что еще более важно, национальные суды, отказавшие заявительнице в удовлетворении ее исковых требований к медицинской академии, не приняли во внимание ни недостаточность информации, содержавшейся в выпущенной академией брошюре, ни уязвимое состояние заявительницы, у которой начались схватки и которую погружали в медикаментозный сон, на момент предупреждения о возможном участии в программе обучения студентов-медиков, ни возможность прибегнуть к другому варианту обучения студентов на случай возражения заявительницы против их участия в ее родах.

Поэтому ЕСПЧ пришел к выводу, что присутствие студентов-медиков во время родов заявительницы в нарушение статьи 8 Конвенции не соответствовало национальному закону, принимая во внимание отсутствие в нем процедурных гарантий против произвольного вмешательства в право на уважение личной жизни;

  • присудить справедливую компенсацию морального вреда в размере 3000 евро и издержек в размере 200 евро;
  • отказать в удовлетворения требований о справедливой компенсации в оставшейся части

Следует обратить внимание, что на сегодняшний день и «Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан» и даже Приказ Министерства здравоохранения и социального развития РФ N 30 от 15 января 2007 года утратили силу. Согласно части 9 статьи 21 действующего Федерального закона от 21 ноября 2011 года N 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», «[п]ри оказании гражданам медицинской помощи в рамках практической подготовки обучающихся по профессиональным образовательным программам медицинского образования пациент должен быть проинформирован об участии обучающихся в оказании ему медицинской помощи и вправе отказаться от участия обучающихся в оказании ему медицинской помощи. В этом случае медицинская организация обязана оказать такому пациенту медицинскую помощь без участия обучающихся».

См. также: «ЕСПЧ: нарушение в реализации запрета изымать органы близких»

Продолжить чтение…